нёк, любила тень и прохладу. Как Снегурочка. Меня все так и звали-дразнили: Снегурка, Снегурочка. Где твой Мороз, куда подевался, где заплутал?
Дело в том, что я всегда говорила не «Дед Мороз», а просто «Мороз». Почему-то я никогда не представляла Мороза дедом. Тот, который был на новогодних ёлках, которые устраивали в клубе или ТЮЗе нашего городка – это было одно, это был действительно Дед Мороз, и он был для всех. Но был ещё один, который никак не желал соединяться в моём детском сознании с дедом. Мои братья, родители и бабушка с дедушкой много лет спустя вспоминали, что заметили они это за мной, когда мне было года четыре. Именно в этом возрасте я, по какой-то неведомой причине, начала разделять Деда Мороза и Мороза. Как мне ни пытались втолковать, что не бывает просто Мороза, я твёрдо стояла на своём. В конце концов, все решили, что это я так называю Морозко из сказки, и отстали от меня. Мама по этому поводу сказала, что я, слава Богу, в детский сад не хожу, я бы там всех воспитателей с ума свела своим Морозом.
Я вспоминаю… Я росла среди мальчишек. В основном. Так уж получилось. У меня были два брата. Один из них, Мишаня, был старше меня на четыре года, другой, Никита, на шесть. Ну а у них была своя мальчишеская компания, естественно. Примерно тех же лет, что мои братья. Когда я была маленькой, мне казалось вполне естественным, что они обо мне заботились, можно сказать, нянчились. Каждое утро меня приводили к бабушке с дедушкой. Когда родители, когда Мишаня с Никиткой по дороге в школу. После уроков они приходили к бабушке, мы вместе обедали. Ну а потом или во дворе придумывали себе развлечения, или шли на речку с друзьями братьев. Бывало, что к кому-нибудь в гости заваливались все вместе. И моя любимая тётя Дина тоже меня к себе забирала, когда могла. С бабушкой я, конечно, оставалась чаще, пока была маленькой, лет до восьми. Особо пристального внимания я не требовала, капризной не была, развлечь меня было легко. Бабулиным увлечением, даже, можно сказать, страстью были сад и огород. Чего там только не было! Особенно мне нравились пряные травы. Что-то росло в теплице, что-то в открытом грунте. Я до сих пор люблю эти запахи: вскопанной и политой земли, цветущей черёмухи и бабушкиных трав, шиповника, над которым в тёплые солнечные дни вились шмели и осы. Бабуля выращивала мяту и чабрец, тархун и розмарин, шалфей и базилик, майоран и фенхель, даже лаванду в теплице и дома, на кухне, не говоря уже о кинзе, петрушке и сельдерее с укропом. Мы с ней вместе поливали по вечерам грядки с морковкой и редиской, устраивали душ кустам смородины, малины и крыжовника, собирали в теплице помидоры, сладкий перец и огурчики в пупырышках. Она мне рассказывала, из каких стран пришли к нам пряные травы, и в какие блюда их кладут, чтобы придать вкус и аромат. И нам никогда не было скучно вдвоём.
А уж зимой, когда особо никуда не походишь, кроме как днём на санках покататься, мне с бабулей и вовсе хорошо было. Кроме книжек с картинками, которые к пяти годам я и сама читать умела, была у неё шкатулка, даже две: одна – рабочая с нитками, иголками, булавками, пуговицами, собранными на суровой нитке как ожерелье, и мелками, а другая… Просто так и не расскажешь. У меня до сих пор замирает сердце и перехватывает дух, когда я про неё вспоминаю. Вроде бы ничего особенного там и не было. Никаких алмазов-рубинов-сапфиров, но мне в детстве она казалась сказочно-волшебной.
Была там серебряная брошка, овальная, с пёстренькой яшмой и подвесками на тоненьких серебряных цепочках. Цепочек было пять, и каждая заканчивалась бусинкой из яшмы. Были бусы из горного хрусталя, речного жемчуга и розового кварца, черепаховый гребень, украшенный резьбой. Были золотые серьги и кольцо с ониксом.
Но особенно много было янтаря. К янтарю бабушка питала особую любовь. И началась она вскоре после свадьбы, когда бабушка с дедушкой поехали летом в Прибалтику, в Клайпеду. Дедушка к тому времени, то есть к свадьбе с бабушкой, уже два года работал в леспромхозе инженером по лесной технике. А бабушка год проработала в школе, преподавала химию и биологию. Оба были с высшим образованием, в областном центре учились, а встретились в нашем городке. Тогда, в начале 50-х годов, он был совсем небольшим. После свадьбы они поселились в одном из частных домов. Хозяева у этого дома были, но незадолго до войны уехали, то ли в Сибирь, то ли на Алтай, то ли ещё куда, толком никто не помнил. Какое-то время от них приходили письма соседям, в которых они просили их присматривать за домом, писали, что пока нет возможности приехать, потому что и ехать сейчас тяжело, и за стариками-родственниками ухаживать надо, не на кого их оставить. В общем, когда вернутся, сказать точно они не могут. Вскоре после войны эти родственники, ради которых хозяева дома уехали, умерли, и соседи получили письмо, в котором сообщалось, что они, хозяева то есть, собираются возвращаться. Они и вправду вернулись, только вот пожили в своём доме недолго, то ли год, то ли полтора, не больше, сделали кое-какой ремонт, привели в относительный порядок участок и снова уехали. Соседям сказали, что вроде как на юг собираются, хотят у моря домик купить и там поселиться. А когда те спросили, на кого же дом оставляют, сказали, что будто бы нашли дальнего родственника, который сейчас в Лесотехническом институте учится, а по распределению сюда приедет. И дом они на него оформили. Это, конечно, хорошо, и очень предусмотрительно с их стороны было, что они заранее