я мог ему ответить? Сказать честно: «Да, не хочу иметь к вам никакого отношения». Так, что ли?
– Нет. Просто в последнее время как-то мало пересекаемся, – сказал я и понял, что надо напиться, иначе я не найду с ними общего языка.
Я пошел искать что-нибудь из алкогольного кроме водки, но это оказалось нелегко. Повсюду над столом торчали синие крышечки бутылок на узких, как девичья талия, горлышках. Где-то я раздобыл пива и, наконец, добрался до виновника мероприятия.
Костя смеялся с остальными, как и все, метал стаканы на стол, не слишком активно опрокидывал рюмки и все жался к своей малолетней избраннице. Я сел рядом на освободившийся стул. Некоторое время мы молчали. Как в фильме невидимая камера будто выхватила нас из толпы, звуки за кадром исчезли, и крупным планом показывали наши угрюмые лица.
– Лешу не звал? – спросил я.
– Не смог дозвониться, – ответил он.
Мы выпили, поговорили ни о чем, подошел пьяный темнолицый цыган Вадим Пятницкий – с ним я знаком плохо – он схватил Костю за шею, повис на нем и, не переставая, повторял одно и то же:
– Костя! Костян в армию уходит. Костя! Костян в армейку идет.
На самом деле он говорил не так. Я слегка подшлифовал его речь, убрал перенасыщенность специфическими словами без смысловой нагрузки. На самом деле он сказал примерно так:
– Костя, блять! Костян, на хуй, в армейку хуярит, сука! Костя, пиздец! Костян, ебаны в рот, в армейку съебывает, блять!
Потом он понизил голос и тихо спросил:
– Есть че?
– Что? – переспросил Костя.
– Почитать че!
Я ушел на другой конец стола. Оттуда я видел, как разочарованный Вадим вышел из дома. Мама Кости хлопотала на кухне, приносила закуски. Отец – бухал вместе со всеми. Потом поочередно стали вываливаться на улицу – покурить. Вышел и я проветриться. В толпе, среди подсвеченных фонарями лиц, мелькнул Илья Горный – крайне неприятный тип. «И он здесь», – подумал я, ощущая подступающий приступ тошноты. Было у меня с ним пару неприятных историй, о которых не очень хочется вспоминать.
Неожиданно словно отовсюду разом поднялся гомон.
– Уебу сука! – заорал кто-то.
– Давай! Хули ты ждешь?! – прокричали в ответ.
Расплывчатые силуэты замельтешили в тусклых лучах света. Подошвы ботинок заскрежетали об асфальт. Послышался треск разрываемой ткани. Блеснуло острое. Кто-то вскрикнул.
– Уебок!
– Пиздите его – чего встали?
Тишина вернулась также внезапно, как исчезла мгновением ранее. Через пять минут все снова сидели за столом в доме. На пыльном асфальте осталось несколько черных капель крови. Леня размахивал перебинтованной рукой. Вадим поправлял разорванную на спине рубаху. В двенадцать я написал маме в Востап: «Все ок», – ушел в другую комнату и, несмотря на дикий ор и пьяный гогот, завалился спать на жестком неудобном кресле.
Провожать Костю до военкомата поехали я, его девушка, лучший друг, имя которого