оно на них реагировало. Когда он уходил, я все пыталась понять, где же все это спрятано, что запускает эти загадочные механизмы. Почему, стоит ему коснуться моего лица, шеи или груди, как теплые волны во мне начинают неотвратимо погружать меня в пучину старой как мир радости?
А может, разгадку стоило поискать в его глазах? Ведь первое, что бросилось мне в глаз при нашей встрече, были именно эти глаза – какого-то сумасшедшего, невероятного оттенка. Они притягивали и отталкивали в одно и то же время; в них хотелось утонуть, и было страшно и хотелось бежать, не оглядываясь, от растворенной в них какой-то непонятной силы. Я не сразу сообразила, где мне встречался этот цвет – голубой, с нежной примесью сиреневого. Да в кварцевой лампе же, которую бабушка включала в комнате, чтобы убить там микробов! Может быть, эта пара капель фиолета и пугала, заставляя чувствовать себя беспомощным микробиком, когда я смотрела в его фиалковые глаза? Потом я прочитала где-то, что таких глаз на самом деле не существует. Это только игра света или влюбленного воображения. Если же посмотреть в них спокойно, дождливым серым утром, то окажется, что это самые обычные голубые глаза, которые не такая уж большая редкость. Увы, как я ни старалась, оттенок майской сирени в его глазах никуда не исчезал. Он там явно присутствовал, и все тут.
Наши первые свидания совершенно меня очаровали. Я сама не поняла, как мои ноги ловко обняли его плечи, крепкие, как у атлета и красивые, как у греческой статуи в музее. До встречи с ним я была обычной, в общем-то, девушкой. Любила нравиться и знала, как этого добиться. Неплохо танцевала, бывала во многих странах, во многом разбиралась и никогда не лезла за словом в карман. Но именно он разбудил такие чувства, от которых порой бывало страшно.
Наверняка он почувствовал, что я покорена. Победил, завоевал – какому самцу не сладко от этого ощущения? А мне хотелось сделать ему приятное еще и этим способом. Но моя щедрость было вознаграждена совсем не так, как бы мне хотелось. Он начал добавлять в наши встречи и даже в разговоры порцию холодка. Я внушала себе, что это освежающая прохлада, а вовсе не холод, от которого можно заболеть и даже умереть. Так добавляют лед в коктейль, якобы для подчеркивания его вкуса. А, по-моему, для того, чтобы сразу поставить на место некоторых людей. Людей, которым не остается ничего, кроме как смущенно сказать: мне это нельзя. Я не буду со льдом.
Лед – в нем тоже есть сиреневый цвет, как и в свете кварцевой лампы. Особенно при первых розовых лучах солнца – тогда получается лед редкого фиалкового цвета.
В первый раз, когда он сказал, что будет слишком занят на будущей неделе, я не почувствовала себя ни голой, ни беспомощной. Мало ли, какие у человека могут быть дела? Я все понимала, и все ограничилось лишь моим легким разочарованием. Но в следующий раз было хуже. Стало ясно, что он нужен мне больше, чем я ему – его руки, его голос, его фиалковые глаза, которые становятся совсем другими, когда в них вспыхивает страсть…
Я не хотела за него замуж, искренне. Мне не снилось, как я готовлю ему завтрак, ни наши дети-ангелочки, ни барбекю с моими и его друзьями по выходным. Конечно, я не говорила себе, что этого никогда не будет. Но пока меня вполне устраивали несколько страстных ночей в месяц, а дальше я не загадывала. При моей работе, связанной с командировками, причем часто длительными и не в соседний городок, трудно представить себя замужней дамой. Когда больше тянуть уже будет нельзя, придется круто менять всю свою жизнь. Не то, чтобы это сильно меня пугало, но все-таки будет жаль жизни, которой я живу сейчас. Жизни, в которой ты не обязана никому варить суп, который сама не любишь.
Но он умел сделать так, чтобы я начала стремиться к чему-то с одержимостью настоящего маньяка. Для этого ему достаточно было ясно дать понять, что я этого никогда не получу. И какое-то время я действительно хотела за него замуж. Хотела страстно, но недолго. Пока мне в голову не пришла спасительная мысль, что нам и так не плохо и вряд ли станет лучше, если мы поженимся.
Итак, замуж я не хотела, но то место, которое он отводил мне в своей жизни, тоже совсем меня не устраивало.
Он редко дарил мне что-то – запах цветов его раздражал, блеск украшений тоже не особенно радовал. У меня не было никакой безделушки, которая напоминала бы мне о нем. Но я и так думала о нем слишком часто. Он не говорил комплиментов, как я ни старалась, как ни напрашивалась: тебе нравится на мне это платье? А это? Потом мне надоедало, и мы проводили время так, как ему (да если честно, и мне) казалось самым правильным.
Позже я научилась как-то балансировать в этой странной игре – не проигрывать вчистую и, не дай бог, не выигрывать ни при каких обстоятельствах. И помнить, что, может быть, я тоже нужна ему. Ведь, несмотря на его, казалось бы, ледяное спокойствие, он иногда обнимал меня так, словно я была ему самым близким человеком. Причем человеком, только что вернувшимся из дальнего-дальнего путешествия. Если бы не это, я, наверно, никогда не скучала бы по нему так сильно.
Но однажды что-то случилось, и наше хрупкое равновесие не устояло. То ли он был со мной холоднее обычного, то ли его страсти в «те самые» минуты не хватило, чтобы этот холод уравновесить… Но когда он перешел к своим страстным объятиям,