sis>
– Тебе ведь было плохо там, правда? Вечное затворничество, одиночество… некому открыть душу, не с кем разделить мысли. Но теперь ты среди своих, дорогая. Ничего не бойся, – голос женщины обволакивал, как паутина, – это ощущение вязких нитей на лице она помнила с детства, когда ходила за грибами с бабушкой и попадала в кустарник или заросли густой травы. – Тебя здесь никто не обидит, тебя поддержат и поймут. Ты будешь одной из нас. И твоя боль постепенно уйдет, ее место займет радость. Посмотри на меня, – велела женщина, и девушка повиновалась, подняв голову и глядя в глаза говорившей.
Под пронизывающим насквозь взглядом светло-серых глаз стало сперва очень страшно, но потом вдруг пришел покой – накатывал, как морская волна, обнимал, увлекал за собой, заставляя повиноваться его воле, впадать в блаженство, не испытывать ничего, кроме вот этого – полного покоя и чувства защищенности.
Она – среди своих. Нет одиночества, нет страха, нет ничего. Нет боли. И все остальное уже совершенно не важно.
– Ну, как ты тут? – Она привычным жестом поправила одеяло, коснулась безжизненной руки, лежавшей поверх него. – Выглядишь неплохо, только бледный очень. Ну, ничего, через недельку можно будет тебя на веранду вывозить, подышишь, на солнышке погреешься.
Девушка в розовом хлопковом костюме, сидевшая у небольшого столика и делавшая какие-то записи в компьютере, только головой покачала.
Эти монологи она слышала каждый день, и от них порой становилось жутковато, но вера ее работодательницы в то, что муж рано или поздно выйдет из комы, вызывала даже уважение.
Шансов на это не было никаких, и доктора, приезжавшие в этот дом каждую неделю, всякий раз аккуратно говорили хозяйке об этом, но она словно не слышала, не хотела слышать, отгоняла от себя негативную информацию. Не поверила она даже специально привезенному из Москвы профессору-неврологу.
Тот, натолкнувшись на холодный, наполненный решимостью взгляд довольно еще молодой женщины, слегка смешался и пробормотал что-то вроде «если чудеса происходят, то все может быть» и отбыл благополучно в свою столицу, увозя банковскую карту с внушительной суммой денег на ней.
– Анна Андреевна, я там список препаратов составила, которые заканчиваются, – осторожно произнесла девушка, закрывая файл.
– Хорошо, Света, отдайте его Оксане Михайловне, она все привезет. Кто вас сменит сегодня?
– Юля.
– Хорошо.
Женщина погладила лежавшего на кровати мужчину по щеке, ласково улыбнулась, словно он мог это увидеть, и пошла к двери.
Светлана уловила аромат ее духов – терпкий, горьковатый, больше похожий на мужской. Она работала в этом доме уже три года, и за все это время хозяйка ни разу не сменила духи, удивляя девушку таким постоянством.
Подойдя к большому окну, Светлана чуть отодвинула молочного цвета органзу и увидела, как хозяйка идет по выложенной брусчаткой дорожке к воротам, которые уже открыты, а за ними на улице виднеется крыло серебристого джипа.
Через пару минут ворота поползли в сторону, отрезая улицу от двора, значит, Анна села в машину и уехала на комбинат, теперь ее не будет до вечера.
Дверь распахнулась, и в комнату вошла чуть полноватая женщина лет пятидесяти в свободном сером свитере и черных брюках. В руке она держала блокнот.
– Света, список давай, – произнесла она низким голосом, – я в город поехала. Что-то нужно еще?
– Нет, только препараты. – Светлана взяла с принтера распечатанный список и протянула женщине. – Вечером Юлька заступает.
Женщина чуть поморщилась:
– Когда уже Анна ее рассчитает, а?
– Оксана Михайловна, вы к Юльке, по-моему, просто придираетесь, – улыбнулась Света, наблюдая, как управляющая прячет ее список в обложку блокнота.
– Вот родишь сына, вырастишь, воспитаешь, а потом чтобы к нему такая вот Юлька приклеилась – тогда и поговорим, – сухо отозвалась Оксана Михайловна.
– Ну а чем Юлька плоха? Образование есть, профессия отличная, всегда востребованная. Собой хороша, готовит, как в ресторане, чистюля, – продолжала улыбаться Светлана, которой нравилось вот так поддразнивать управляющую. – Вам, похоже, любая невестка будет не ко двору, и Юлька тут ни при чем.
Оксана Михайловна только рукой махнула и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
Дорога в город пролегала между снежных завалов, таких высоких, что образовывался тоннель без крыши. Каждый год эту дорогу приходилось вырубать заново, едва начинались снегопады. Сейчас, в середине весны, снег уже выглядел не белоснежным, а грязно-ноздреватым, и стенки тоннеля напоминали губку.
Анна могла бы жить в городе, где имелась большая, хорошо обставленная квартира в охраняемом доме, но продолжала каждый день ездить пятнадцать километров туда и обратно в поселок, именуемый среди местных «северной Рублевкой».
В разгар зимы это казалось особенно неоправданным, морозы порой достигали минус