ишенью»): металлический, с рифлёной окантовкой трёхцветный (с набором белого, желтого и чёрного цвета) овал, – на парадной форме эти цвета были бы серебряным, золотым и чёрным. Белый галун на рукаве кителя (френча) указывал на принадлежность офицера к пехотному роду войск. Через левое плечо штабс-капитана за спину был перекинут вещевой мешок, который он слегка придерживал рукой.
Попадавшиеся на пути штабс-капитана нижние чины отдавали ему честь, смотря на этого красавчика с нескрываемым удивлением – в тяжёлых условиях войны давно не видели такого щёголя. Но офицер не был щёголем, просто он шёл представляться по новому для него месту службы командиру полка, а потому хотел выглядеть должным образом: так ему и подобным внушали ещё в юнкерском училище – ни в коем случае не марать честь офицера великой русской армии. В данном случае словосочетание не марать слишком уж косвенно относилось к чести, только разве что к обмундированию, но он просто не привык выглядеть в чужих глазах замарахой, будь это даже военная, фронтовая обстановка. Поэтому офицер, с отличной выправкой, в полный рост, не наклоняясь, шёл по стрелковой траншее – этому способствовал отрытый в полный профиль ход, практически в два метра, чтобы даже высокорослым бойцам не очень доводилось гнуться под выстрелами неприятеля. В большинстве своём стенки окопа были неплохо укреплены (досками, хворостом или мешками с песком), а сама траншея довольно широка, поэтому опасаться за состояние мундира не приходилось. А вот сапоги… После дождей в глинистом ходе, кое-где с уложенными досками, было местами грязно и скользко. А штабс-капитан очень уж не любил грязной обуви. Конечно, во время боёв, и уж особенно при наступательных операциях ему, как и всем, было не до такой щепетильности. В таких случаях не только сапогам нужно было придавать прежний вид, но и всё обмундирование часто доводилось и стирать, и штопать, а нередко и просто менять. Сейчас же, как он понимал, никаких военных действий не происходило, наступило временное затишье, а потому можно и нужно было выглядеть нормально, особенно при первой встрече со своим будущим высшим начальством.
И вот он был уже у своей намеченной цели – впереди виднелся, указанный по пути солдатами, блиндаж командира полка. Он был перекрыт брёвнами в три наката, стянутых проволокой, чтобы их не могли разрушить мины или среднего калибра снаряды. Офицер подошёл к блиндажу, вяло козырнул в ответ на приветствие вытянувшего в струнку солдата, постучал в неотёсанную дверь, приоткрыл её и, слегка пригнувшись (чтобы не задеть фуражкой за косяк), вошёл вовнутрь. В углу блиндажа за небольшим столиком сидел унтер-офицер (возможно, ординарец, но скорее всего, просто порученец) и при свете гильзовой коптилки просматривал какие-то бумаги. При виде вошедшего он неторопливо поднялся и лениво поприветствовал штабс-капитана:
– Здравия желаю! – без добавления «ваше благородие» или хотя бы искажённого нижними чинами «ваш бродь», как было принято обращаться к офицеру этой категории чинов. Сидел он за столиком без фуражки, а потому честь не отдавал.
– Доложите командиру о моём прибытии, – недовольно бросил прибывший, поняв, что на тёпленьком месте возле командира ординарец (или посыльный) просто разленился и излишне возомнил о себе. Он не стал делать унтер-офицеру замечание, хотя и имел на то право.
Унтер-офицер скрылся в небольшом проёме за плотной суконной занавесью, отделявшей его каптёрку. Через минуту он вернулся:
– Проходите.
Штабс-капитан, снял вещмешок, оставил его у столика ординарца, поправил своё обмундирование и вошёл в основное помещение блиндажа. За столом сидел полковник (вероятно, командир полка), а сбоку стола стоял какой-то подполковник. Полковник тоже поднялся из-за стола, когда штабс-капитан вошёл в блиндаж. Теперь уже прибывший (как ранее солдаты в траншее) вытянулся в струну, чётко вскинул руку к головному убору и так же чётко отрапортовал:
– Господин полковник! Штабс-капитан Комаров прибыл для прохождения дальнейшей службы.
Владелец блиндажа, слегка полноватый, но, тем не менее, довольно подтянутый полковник с чёрной бородкой ответил на его приветствие и произнёс:
– Проходите! С прибытием вас! – И, когда Комаров подошёл к столу, протянул руку. – Будем знакомы. Алексей Иванович Городницкий.
– Анатолий Григорьевич, – представился в ответ штабс-капитан, и офицеры обменялись рукопожатием.
– Знакомьтесь. Это начальник штаба, Нестеров Николай Петрович, – указал он головой на подполковника. – Нестеров и Комаров тоже обменялись рукопожатием. А вот начальник штаба был лет на пять младше командира полка и суховатый по фигуре. Бороды у него не имелось, зато были пышные усы, ставшие очень популярными с начала войны.
Штабс-капитан вынул из нагрудного кармана френча какую-то бумагу и протянул её командиру полка. Полковник мельком взглянул на неё и положил на стол.
– Хорошо, ваше предписание я посмотрю позже. А сейчас давайте просто побеседуем. Присаживайтесь, – указал на одну из табуреток, сколоченных из досок наверняка умельцами-солдатами. Сам он отодвинул в сторону лежавшую до того посреди стола карту и внимательно смотрел на вновь прибывшего. Начальник штаба тоже