меня впереди. Было около двенадцати, когда я проехал Ангарский перевал. Вокруг творилось что-то ужасное. Яростные порывы ветра стегали лобовое стекло «Крайслера» косыми розгами ливня, отчего машина – двухтонный универсал – дрожала всем корпусом, словно стояла под тяжелыми струями водопада. Свет фар выхватывал миллиарды дождевых капель, со страшной скоростью несущихся мне навстречу. Призрачные стволы деревьев раскачивали черными кронами с такой силой, что листва сыпалась с них, словно стояла глубокая осень. Молнии сверкали одна за другой, напоминая гигантскую лампу, у которой было не все в порядке с контактом. Исполинское тело горы Чатыр-Даг, освещенное вспышками, нависало над шоссе, утяжеляя и без того мрачный пейзаж.
Я убрал ногу с педали газа. «Дворники» не успевали разгребать поток воды с лобового стекла, и оно было прозрачным не более, чем первый тонкий лед на озерах. Не хватало еще вылететь на повороте с дороги, подумал я, вглядываясь в мутную мглу.
Подсветка приборной панели вспыхнула мягким зеленоватым светом. Я вынул из держателя и поднес к уху мобильный телефон. Это надо было сделать еще в аэропорту, с опозданием подумал я, набирая номер. Кнопки мелодично отозвались под моими пальцами. Раздался длинный гудок, а затем ответил далекий женский голос.
– Зинаида Васильевна, – сказал я, поддерживая трубку плечом и переводя рычаг скоростей на более низкую передачу, – по всем фронтам – отбой. Из-за погоды самолет не прилетел.
Я знал, как домработница отреагирует на эти слова, и, не перебивая, дал ей возможность выплеснуть эмоции.
– Не прилетел! И что мне теперь прикажете делать? – начала сокрушаться женщина. За ее словами стоял шипящий фон. Это были не эфирные помехи, а потрескивание кипящего масла на сковородке или в сотейнике. – Я уже стол сервирую. Осетрина почти готова. И что теперь? Все в помойку?
– Продукты положите в холодильник, в гостиной откройте окна и идите домой, – ответил я.
– Вы что! – возмутилась женщина. Было слышно, как она двигает кухонную утварь. – Окна открыть! Хотите, чтобы шаровая молния влетела?
Это была очень милая женщина. Она все принимала близко к сердцу и относилась ко мне как к ребенку. Иногда я уставал, подолгу общаясь с ней, но ее мягкий нравоучительный прессинг давал ощущение защищенности. Рядом со мной не было другого человека, который бы так трогательно и искренне заботился обо мне.
– Хорошо, – вздохнула домработница. – Я все уберу в холодильник. К утру осетрина будет похожа на сырой гипс, а питу откажется есть даже Мадера. Заверяю вас, что так и будет. Вы наверняка промокли с ног до головы…
– Ничуть…
– Не спорьте! – перебила меня женщина. – Ваш героизм никому не нужен. Потрудитесь сразу же переодеться в сухое и выпить водки с календулой. Обещаете?
– Обещаю, – ответил я, отключая телефон.
Редкое явление – синоптики не ошиблись. Я получил телеграмму от Валеры Нефедова сегодня днем, за восемь часов до того, как он должен был прилететь в Симферополь московским рейсом. Погода была отличная, и я не придал значения предупреждению Гидрометцентра о приближении мощного грозового фронта. Когда я приехал в аэропорт, небо уже открыло все свои кингстоны, и огненные трещины молний смешались с дождевой водой в дьявольском коктейле. Аэропорт закрыли. В справочной мне сказали, что самолет из Москвы не вылетел и до утра вряд ли поднимется в воздух.
Я бы остался ночевать на стоянке аэропорта в своем «Крайслере», задние сиденья которого легко превращались в удобное ложе, но был уверен, что Валера не станет ждать погоды и коротать ночь в зале ожидания Внукова. Как всякий нормальный фээсбэшник, Нефедов не умел понапрасну транжирить время. Он наверняка сдал билет и пересел на поезд.
Красные огни габаритов идущей впереди машины вспыхнули глазами ночного хищника и стали быстро приближаться. Сквозь мокрое стекло они казались звездами с тонкими длинными лучами. Машина – кажется, это была темная «семерка» – тормозила на мокром асфальте слишком резко, и я мысленно выругался, вдавливая ногу в педаль тормоза. Сработала антиблокировочная система, педаль под моей ногой часто задрожала. Я опустил боковое стекло и высунул голову, чтобы дать водителю «семерки» добрый совет о правилах торможения на скользкой дороге. Но «семерка», остановившись всего на секунду, снова рванула вперед, быстро отрываясь от моего «Крайслера».
Только тогда я увидел стоящего на обочине человека. По-видимому, он голосовал проходящим машинам, причем безуспешно, так как уже был мокрым насквозь и успел продрогнуть до самых костей, о чем убедительно говорила его скомканная поза. Попутчикам я всегда помогал по мере возможности, отдавая предпочтение туристам и пожилым людям, и, продолжая притормаживать, медленно подкатил к человеку.
Когда фары осветили его полностью, как артиста на сцене, мне стало понятно, почему водитель «семерки» не подсадил его к себе. Это была девушка лет двадцати пяти, высокая, почти с меня ростом, с очень темными, налипшими на лицо волосами до плеч. Она была крепко сбита: развитые, отчетливые формы подчеркивали физическую силу и хорошее здоровье. Одета она была в бежевую футболку и тесную