е,
Праху подобны они…
«Из песни об Улликумме».
Суппилулиума решительным движением откинул тяжелую занавесь, скрывавшую вход в покои Фыракдыне. Уже наступила глубокая ночь, и прекрасная таваннанна готовилась ко сну. Небольшую, но богато убранную спальню наполнял завораживающий тонкий аромат благовоний. Серебряные лампадки с тоненькими язычками желтого мерцающего пламени бросали мягкий свет на стены, обтянутые нежно-розовой тканью. Посреди спальни раскинулось просторное мягкое ложе, украшенное золоченой резьбой. Постель скрывал роскошный балдахин из тонкого ассирийского льна спокойного голубого цвета. В одном из углов покоев находилась небольшая золотая истанана: черный куб базальта, на котором стоял лев, вырезанный из голубого мрамора. На спину льва опиралась ногами грозная богиня Сауска. Черты лица и тела правдоподобно сотворил великий мастер из серебра и украсил драгоценными камнями. В другом углу располагался низенький туалетный столик со множеством глиняных флакончиков, маленьких серебряных баночек, золотых гребешков, туалетных ложечек и других прелестных мелочей, необходимых красивой женщине.
Перед столиком на деревянном стульчике с небольшой спинкой сидела сама Фыракдыне. Две девочки-невольницы готовили правительницу ко сну. Таваннанну уже облачили в тонкую ночную хубику с широкими рукавами до локтей. Одна из невольниц расчесывала черные жесткие волосы, плащом укрывавшие плечи и спину правительницы. Широкий гребень из электрона исчезал вместе с кистью в густом водопаде волос. Другая невольница держала зеркальце из полированного серебра с затейливым узором по ободку.
Заметив вошедшего Суппилулиуму, правительница невольно вздрогнула и подала знак прислужницам. Те накинули на плечи таваннанне красную шерстяную андули и, склонившись до земли, попятились из спальни.
– Мог бы предупредить перед приходом. Скоро полночь, – упрекнула его таваннанна, слегка покраснев.
Суппилулиума промолчал. По его мрачному лицу и гневному сверлящему взгляду, Фыракдыне поняла, что лабарна пришел не для выполнения супружеских обязанностей, а для тяжелого неприятного разговора.
Таваннанна покорно ждала, когда лабарна начнет. Суппилулиума же продолжал безмолвно жечь ее взглядом. Наконец Фыракдыне не выдержала и воскликнула:
– В чем ты меня хочешь обвинить? Я в заговоре не участвовала. Наоборот, предупредила тебя перед походом на Митанни, что среди твоих слуг – предатель. Хоть Иссихасса и является мне родственником, однако, никаких тайных дел я с ним не вела. Все мои мешеди взошли на стены и готовы были погибнуть, защищая тебя.
– Я знаю. Если б ты участвовала в заговоре, я бы давно приказал тебя схватить и посадить в темницу, – наконец пробурчал лабарна. – Меня волнует другое: Иссихасса пришел с войсками свергнуть меня и не побоялся гнева Богов. Когда я попытался его укорить, он напомнил мне о лабарне Арнуванде, о моем брате. Обвинил меня в том, что я подослал убийцу. Это – ложь. Фазарука хотел пробраться в покои Арнуванды и прикончить правителя, но я не разрешил. Мало того, я собирался покинуть Хатти, дабы не мешать брату управлять страной.
– Я верю тебе, – голос таваннанны прозвучал глухо.
– Но не это главное, – продолжал Суппилулиума. – Почему Иссихасса, в связи с самоубийством лабарны Арнуванды, вспомнил тебя?
Фыракдыне побледнела и плотно сжала губы. Она дрожащей рукой взяла со столика серебряное зеркальце, затем со злостью швырнула его на место и раздраженно произнесла:
– Ты же знаешь, и все знают, что Арнуванда покончил с собой. Сколько грязи намешали вокруг его смерти! Зачем вновь все ворошить?
– Эта грязь попала на нас, а я хочу быть чистым перед Богами. – Суппилулиума пристально посмотрел таваннанне в глаза и осторожно спросил: – Нас никто не слышит?
– На страже стоят лувийцы. Говори на древнем хаттском. Они плохо понимают этот язык.
– Тогда я поделюсь своими сомнениями, – уверенней и тверже продолжил лабарна. – Я прекрасно знал брата. Ты тоже прекрасно помнишь все его слабости. Могу сказать с уверенностью: Арнуванда не мог убить себя, да еще таким образом. Он был труслив и малодушен. Я бы еще как-то поверил, что он смог бы пересилить себя и выпить чашу отравленного вина, на крайний случай – вскрыть вены. Но воткнуть кинжал в сердце собственной рукой – сомневаюсь! Ему не хватило бы духа. Уверен – его убили! И сделал это кто-то из окружения лабарны. Но к нынешнему времени из тех вельмож мало кто остался в живых.
Таваннанна резко встала. Лицо ее совсем обескровилось и вытянулось. Глаза испугано блестели.
– Что ты хочешь этим сказать? – выдавила она из себя, сжимая кулачки.
Суппилулиума схватил ее за плечи, грубо усадил обратно на стульчик и прямо в лицо произнес:
– Я по твоим глазам вижу: тебе известно, как погиб правитель. Ты первая обнаружила лабарну мертвым. И еще одно странное обстоятельство: он зарезал себя почему-то в твоей спальне.
Глаза Фыракдыне становились все шире. Лицо сделалось похожим на кусок мрамора. Но она вдруг воскликнула властным