диалектику текста и подтекста. «Мысль изреченная» и мысль пульсирующая, рвущаяся из строки, порой имеющая набатное звучание, но растворенная между слов и строф, заключенная в говорящие паузы, ушедшая в метафизику текста – они обязательно найдут своих адресатов, возможно, обладающих разным опытом восприятия и понимания поэтических текстов.
Поэзия Хейфеца предпочитает стихи с ясным классическим ритмическим рисунком и чистой рифмовкой. Однако это тяготение к внятным ритмам совершенно очевидно своим основанием имеет любовь автора к поэтам «хорошим и разным», постижение полярных поэтических индивидуальностей и стихотворных практик.
Стихи Хейфеца не похожи ни на какие другие, и вместе с тем они погружены в контекст прекрасной русской поэзии. Читаешь Хейфеца и ловишь у него воздушные, невесомые, непрямые отклики на стихи Блока, Гумилева, Галича, Бродского.
Поэзия Хейфеца вмещает в себя все многообразие человеческих чувств, состояний, переживаний. Боль, гнев, восторг, разочарование, осознание итогов, надежда, печаль и радость становятся щемящими гранями поэтических признаний. Вот почему мотивы, запечатленные в поэтических строках «Ежедневника», тоже разнообразны и многоаспектны. О каждом из них стоило бы написать отдельно. Так, например, просится к ученому разговору мотив России в творчестве Ю. Хейфеца. Кажется, именно здесь наш поэт наследует традиции Лермонтова, Тютчева, Блока. Россия в поэзии Хейфеца предстает в ореоле «боли сердечной», любви, замешанной на страдании и сострадании:
А что порядка нет у нас в стране,
Так ей, стране, порядка и не надо.
Это ироничное, но есть у Хейфеца и другие тональности:
Россия – та, которую люблю —
Осталась навсегда за поворотом,
Где на могильный крест пехотным ротам,
Пошедшим на съеденье пулемётам,
Осенний ветер, плача, как по нотам,
С берёзок собирает по рублю…
Интерес автора к стихотворным изыскам явлен в составных и внутренних рифмах, в игре словами, в ритмических перебивах:
Метет метель, метет и мечет,
И мечется, и мечет снова —
И выпадает чёт и нечет
В игре моей, где ставка – слово.
Слово в поэзии Хейфеца действительно становится ставкой – той самой, которая «больше, чем жизнь». Это игра не ради жонглирования оригинальными созвучиями, это игра концептуальная, мировоззренческая, сотканная из философских умозаключений и вполне сложившихся поведенческих канонов.
Тонкая музыкальность поэта позволяет ему с помощью виртуозного ритма и колоритной рифмы передавать психологическое состояние человека, бег времени, скорость движения, чехарду впечатлений. 1 июня 2017 года наш поэт пишет:
Посреди сплошного огня,
Где трещит скорлупой броня,
Где себя – не других! – виня,
Ты ни ночи не ждёшь, ни дня,
И, вслепую гоня коня
Так, что ветер, в ушах звеня,
Смерть торопит, её маня
Доброй вестью, что вы родня…
В этих убыстряющихся дольниках с акцентировкой рифмующегося слога – одного на протяжении всего текста – ритм позволяет представить череду картин, быстро сменяющихся в памяти автора. Мы чувствуем, как учащается его дыхание по ходу этой исповеди, исполненной надежды на то, что кто-то услышит и отзовется. Остановка. Затянутая пауза – и последняя строка:
Не молчи. Позови меня.
В другом стихотворении романсовая сладость цветущей гортензии тут же снимается рифмами – словами и фразами из других, не романсовых, стилевых страт: гортензия-претензия, рецензия, суспензия, лицензия…
В этом весь Хейфец – в неожиданных поворотах смыслов, в сближении разнокалиберных слов и образов, в попытках жестко столкнуть житейское и вечное. Он пишет оду – предателю, «щедроты» у него «яростные», он умеет, «стоя посреди погоста говорить, что смерти нет». Располагающее к сентиментальности жанровое обозначение – романс («Декабрьский романс») – и финальные бьющие наотмашь строчки:
Любая площадь теперь Сенатская,
Любое место, считай, Сибирь.
У автора пронзительных и обнаженных в своей открытости стихов есть основания за них бояться, тревожиться о них:
Молчи, поэзия, молчи.
Хоть не найдут. Хоть не задушат.
Хейфец любит своего читателя, верит ему и верит в него. Неслучайно его диалог с тем, кто обращается к его стихам, так изыскан и многопланов. Серьезный вдумчивый лирический монолог о жизни, ее сложностях и поворотах, о печати и отпечатках времени и эпохи, о Боге и его месте в судьбе каждого, о границах личной свободы сменяется остроумной игрой с читателем: то парафраз, то цитата знакомая, то явные постмодернистские отсылки – в общем все, что мы любим!
Некоторые стихотворения основаны на приеме разрастания метафоры,