чи скрыли луну, и уже после двенадцати часов Париж совершенно не соответствовал своему прозвищу. Даже здесь, у реки, было темно и безлюдно: местные жители по будним дням так поздно не выходят, а для туристов и влюбленных парочек слишком холодно. По берегу быстрыми шагами шел только один прохожий. Воротник пальто поднят, чтобы защититься от холода. По Сене, будто призрак, бесшумно скользил к пристани длинный прогулочный теплоход с панорамными окнами. Ужин на борту закончился, за столиками пусто. А в остальном променад у реки был полностью в распоряжении одного человека.
Впрочем, «променад» – слишком громкое слово для узкого тротуара, выложенного старинной каменной плиткой и лишь чуть-чуть поднимавшегося над кромкой воды. Но даже ночью отсюда открывался впечатляющий вид: прямо напротив – остров Сите с темной громадой Лувра и башнями Нотр-Дама. Лишь отчасти скрытые мостом Дубль, они тянутся к угрожающе-мрачному небу.
Мужчина сидел на узкой скамейке возле деревянных лесов: часть старинного моста реставрировали. Каменная стена у него за спиной поднималась на высоту двадцати футов, а сверху время от времени доносился шум машин, проезжавших по набережной Монтебелло – транспортной артерии на южном берегу Сены. Через каждую четверть мили от улицы к променаду спускались каменные лестницы с потертыми ступенями. Редкие лампы, закрепленные высоко вдоль подпорной стены, озаряли мокрую мостовую узкими полосками желтого света. Ту, что висела над головой сидящего мужчины, сняли в связи с ремонтом моста Дубль.
Вдалеке показался жандарм в непромокаемом плаще. Вот он поравнялся со скамейкой. Насвистывая песню Джо Дассена, страж порядка улыбнулся и кивнул мужчине. Тот наклонил голову в ответ и закурил «Голуаз». Он спокойно смотрел жандарму вслед, пока тот не скрылся под мостом. Разносившаяся эхом мелодия «Et si tu n’existais pas»[1] удалялась.
Мужчина сделал глубокую затяжку, потом вытянул руку и уставился на горящий кончик сигареты. Движения медленные, усталые. Ему хорошо за тридцать. На нем шерстяной костюм безупречного кроя. Между стильными итальянскими ботинками стоит потертый, битком набитый кожаный портфель «гладстон». Такой легко представить в руке успешного юриста или врача с частной практикой на Харли-стрит. Рядом с мужчиной к скамейке прислонен блестящий новенький самокат. Этот человек ничем бы не выделялся из длинного ряда процветающих парижских деловых людей, если бы не черты лица: впрочем, в темноте разглядеть их непросто. В них есть что-то экзотическое, но точную принадлежность определить трудно. Азия? Казахстан? Турция?
Тут к приглушенным шумам большого города присоединился звук приближающегося велосипеда. Мужчина вскинул голову. На верху ближайшей лестницы показалась фигура, одетая в черные нейлоновые шорты и темную спортивную майку. На спине рюкзак со светоотражающими полосками, сверкнувшими в лучах фар проезжающей машины. Подтащив железного коня к ограде, велосипедист пристегнул его к ней, щелкнул замком, спустился по лестнице и подошел к мужчине в костюме.
– Ça va?[2] – спросил он, усаживаясь на скамейку.
Несмотря на ночной холод, его одежда намокла от пота.
Человек в костюме пожал плечами.
– Ça ne fait rien[3], – ответил он и снова затянулся сигаретой.
– А самокат тебе зачем? – продолжил на английском ночной гость и спустил с плеч лямки забрызганного грязью рюкзака.
– В подарок сынку.
– Не знал, что ты женат.
– Разве я что-то говорил про жену?
– Так мне и надо – полез не в свое дело, – рассмеялся велосипедист.
Мужчина в костюме бросил окурок в реку.
– Ну, как все прошло?
– Хуже не придумаешь! По рассказам твоего человека, ожидал совсем другого. Думал, парк глухой и полузаброшенный, никто там не ходит. А он, putain de merde[4], втиснут аккурат между вокзалом Монпарнас и Катакомбами!
Человек с экзотической внешностью пожал плечами:
– Парижан трудно шокировать.
– Такое даже в Париже не каждый день увидишь.
Тут показалась державшаяся за руки пара. Собеседники замолчали и уставились на реку. Двое прошли мимо, даже не взглянув в их сторону. Молчание нарушил мужчина в костюме:
– Но там ведь никого не было, верно?
– Да. С местом повезло – за стеной на улице Фруадево. Чуть-чуть подальше, и из окон жилого дома напротив меня было бы видно как на ладони.
– Наверное, попотеть пришлось?
– Да нет, вот только не шуметь оказалось трудновато. Да еще этот проклятый дождь! Угораздило же его полить именно вчера! Вот, гляди!
Велосипедист указал на кроссовки, еще больше облепленные грязью, чем рюкзак.
– Quel dommage[5].
– Спасибо огромное.
Мужчина в костюме поглядел сначала вправо, потом влево. Никого, кроме двух влюбленных голубков, уже почти скрывшихся вдали.
– Ну, показывай.
Тот