исленных холмах, словно второй Рим. Гора Тамалпайс могучим плечом упирается в небо, а на полпути находятся Золотые Ворота, где любят собираться морские туманы. С макового поля наше зрение часто улавливает блестящую синеву Тихого океана и те многочисленные пароходы, которые без конца приходят и уходят.
– Наше маковое поле будет доставлять нам много радости, – сказала Бесси.
– Да, – отвечал я. – И как нам будут завидовать горожане, которые будут приходить к нам, и как они будут радоваться, отправляясь домой с большими букетами в руках.
– Но эту дрянь надо убрать, – прибавил я, указывая на бесчисленные навязчивые вывески, оставленные последним арендатором, на которых красовалась следующая надпись:
Неужели мы должны запрещать горожанам проходить по земле только потому, что они не имеют счастья быть с нами знакомы?
– Как я ненавижу подобные вещи, – сказали Бесси, – эти надменные символы власти.
– Они – позор для человеческой природы, – отвечал я.
– Своим отвратительным видом они портят весь прекрасный пейзаж, – заметила она.
– Надо будет убрать эту мерзость, – резко произнес я.
Мы с Бесси мечтали о том времени, когда зацветет мак. Мы ожидали этого момента со всем нетерпением, свойственным городским людям, которые давно хотели обладать куском земли, но не могли осуществить своих желаний.
Я забыл упомянуть, что рядом с маковым нолем находился небольшой сельский домик, в котором мы решили покончить с городскими традициями и зажить более свободной, здоровой жизнью.
Первые цветы, появившиеся среди пшеницы, были оранжевого и золотистого цвета, и это доставило нам такую радость, что мы бегали и суетились, точно опьяненные, и в десятый, сотый раз указывали друг другу на эти цветы, любуясь их красотой.
Среди глубокого молчания мы внезапно разражались смехом, то вдруг нам становилось стыдно, и мы незаметно друг от друга уходили, чтобы полюбоваться своим сокровищем наедине. Но когда цветы разлились по пшенице широкой полной и горели огнем, мы и смеялись, и громко пели, и плясали, и хлопали в ладоши, и были как сумасшедшие.
Но вот явились варвары. Во время набега я как раз намылил лицо, собираясь бриться, и, держа бритву перед собой, взглянул в окно на свое любимое поле. В отдаленном конце я увидел мальчика и девочку, которые быстро рвали желтые цветы.
«Ах, какая прелесть доставлять детям радость своими цветами, – подумал я. – Их радость будет моей радостью. Пусть дети рвут цветы все лето».
«Но… только маленькие дети, – прибавил я, подумав, – и притом они должны рвать с дальнего конца».
Последняя мысль пришла мне на ум при виде цветов под самым окном.
Я занялся бритьем, а так как оно всегда захватывает все мое внимание, я ни разу не посмотрел в окно, пока не окончил. Взглянув затем в окно, я изумился.
На первый взгляд перед окном было как будто знакомое место. Вот стоит целый ряд сосен по одну сторону, вот магнолия в полном цвету, пот у изгороди, точно залитые кровью японские айвы. Да, это было мое поле. Но куда девалась настоящая волна цветов мака, так нежно качавших своими головками у меня под окном?
Набросив куртку, я выбежал на двор. Вдали я увидел два огромных шара, оранжевого и желтого цвета, которые быстро катились в противоположную от моего поля сторону.
– Джонни, – обратился я к девятилетнему сыну моей сестры, – если ты увидишь детой, которые будут рвать мак на нашем поле, то ты подойди к ним и спокойно, мягко скажи, что этого делать нельзя.
Наступили теплые дни, и опять цветы заиграли на моем поле. Однажды за цветами явилась девочка соседа, мать которой просила Бесси разрешить ей нарвать букет. Но мне это было неизвестно и, когда я увидел ее среди цветов, я сильно закричал:
– Девочка! Девочка!
Бедная девочка, спотыкаясь, бросилась наутек, а я пошел к Бесси, чтобы сказать ей об этом случае. Она рассказала мне, в чем дело, и сейчас же отправилась к матери девочки с «объяснением». Но и до сего дня девочка избегает встречи со мной, а ее мать уже никогда не будет так сердечна со мной, как раньше.
Наступили хмурые, мрачные дни, дул резкий, холодный ветер, и беспрестанно, изо дня в день, накрапывал дождь. Горожане сидели по домам, как крысы во время наводнения, и, когда прояснилась погода, как крысы выползли из своих конур и явились в Пьемонт, чтобы согреться в благодатных лучах солнца. Целые толпы их производили набеги на мое поле, безжалостно вытаптывали пшеницу и рвали маки прямо с корнями.
– Придется вывесить объявление, что ходить здесь воспрещается, – сказал я жене.
– Да, – отвечала Бесси со вздохом,-мне кажется, что это необходимо.
Прошло несколько дней, и опять со вздохом она обратилась ко мне:
– Знаешь, милый, твои вывески, как видно, ничего не помогают. Люди, по-видимому, совсем разучились читать в такие дни.
Конец ознакомительного