В комнате. Консуэло

шина вокруг подавляла. Это была та нездоровая тишина, страшная, отзвуки которой отдаются дрожанием в коленях. Ты подавляешь этот страх, понимаешь, что ты один, но при этом страх не отпускает, а заточает все естество и держит в черном своем теле.

      Жаклин было грустно. Грусть с примесью надвигающейся тоски. Выключив свет в коридоре ( c’est pas marselle ici!) , она включила в зале. Есть не хотелось, но выпить…да.

      Ее любимое rose, фрукты – большего и не надо. Принесла все в зал, села на пол. Комната была пуста, Жаклин снимала квартиру. Мебели не было. Тоска усугублялась. Пустота зияла повсюду.

      Выпит первый бокал. Тишина. Только Жаклин. Наедине с Жаклин.

      «Так хочется чего-то необыкновенного, неужели жизнь, молодость вот так пройдет, и я кроме себя самой ничего не увижу, не почувствую».

      У Жаклин был нехороший диагноз. Хроническое одиночество. Она стремилась к людям, казалась общительной, но потом люди куда-то исчезали. Появлялись другие и все не те. У нее была подруга Катрин – с одной ею она могла посмеяться, поговорить от души. Но с Катрин она была не всегда. Катрин жила в одном конце города, Жаклин в другом, и чаще соединяла их телефонная связь. Жаклин по большей мере жила, окруженная стенами.

      Молодого человека у Жаклин не было. Не находился человек, который мог стать ее судьбой. А жить, осознавая, что любви нет, а просто есть рядом человек, невыносимо.

      Вот так она и жила. Со своей болезнью. Мучая себя. То смеясь, то плача по ночам, порой разговаривала вслух с воображаемым собеседником, слушателями были стены.

      И в эту ночь тоска была такая, что хоть на стену лезь. В зале свет она погасила, сидела в кромешной тьме.

      «Надо же подавлять страхи, все равно ничего нет, нечего бояться».

      После выпитого Жаклин хочется покурить. Жаклин зажигает спичку. Прорезается свет. Который навязчиво лезет прямо в глаза. Закуривает.

      Сигарета в руке, спина опирается на голую стену, уже тепло. С окна врывается тонкая нитка света. Фонарь участливо заглядывает в окно, одаривая немного своим светом, пусть электрическим, ненастоящим, но другого у него нет.

      И тут Жаклин слышит разговор.

      –Что-то наша малышка сегодня неразговорчива.

      –Дааа уж, пьет, курит, молчит.

      –Да что вы прицепились, отдыхает человек и отдыхает, вам то что.

      –Ооо, ну разболтались, никакого покоя.

      Жаклин широко раскрыла в темноте глаза. Замерла.

      –Напугали девчонку, – послышался шепот.

      Жаклин ничего не поняла. Откуда голоса? Испугалась. Неужели в квартире она не одна? Жаклин резко вскочила, резко хлопнула ладонью на выключатель. Свет ослепил глаза, привыкшие до этого к темноте.

      Тишина. Никого. Пошла по другим комнатам. Зашла в спальню, кухню, ванну. Пустота. Никого.

      «Может быть , это на улице громко разговаривали? А я тут подумала, черт знает что».

      Вернулась в зал, погасила свет, села на пол.

      И тут снова:

      –Мне эта картина так не нравится, она такая громоздкая, прям хочется ее выбросить, тяжело так!

      Голос женский, томный, с капризным тоном послышался с той стороны, где сидела Жаклин.

      Жаклин в испуге вскочила, схватила себя за голову, снова замерла.

      «Господи, неужели приведения?! Отче наш…. – принялась нашептывать Жаклин.

      –Она нас слышит, – послышался шепот.

      –Придется ей признаться, а то с ума сойдет.