лышал о Всеволоде Боброве от Алимжана Тохтахунова. Будучи далёк от футбольного мира, я не проявил поначалу заинтересованности, когда Алимжан заговорил о Боброве. Гремевшее некогда на весь Советский Союз имя легендарного спортсмена ничего не значило для меня. Алимжан повстречался с ним в конце 1967 года, когда приехал в Москву с Берадором Абдураимовым, которого Бобров позвал к себе в ЦСКА. Алимжан в то время был футболистом «Пахтакора». Посмотрев на игру Алимжана, Бобров пригласил его на тренировки ЦСКА. Алимжан рассказывал мне о Боброве снова и снова, и внезапно передо мной раскрылась удивительная личность человека по прозвищу Бобёр. Во мне родился подлинный интерес, и я, никогда не увлекавшийся ни футболом, ни хоккеем, вдруг увлечённо погрузился в поиски материала. Когда я впервые позвонил Елене Николаевне Бобровой (вдове Всеволода Михайловича), меня настолько переполняли чувства, что я не сразу нашёлся, о чём спрашивать её – столь велико было впечатление от образа этого удивительного человека. Кажется, я ошеломил её бурным потоком моих впечатлений, и Елена Николаевна спросила удивлённо: «Андрей, сколько вам лет?» Она решила, что я – юнец, потому что редко взрослый человек бывает так сильно потрясён фактами чужой жизни. А я был потрясён.
Именно поэтому мне понравилась идея Алимжана Тохтахунова написать сценарий фильма о Боброве. Он был человек необыкновенного обаяния, в него влюблялись все женщины и не просто влюблялись, а «вешались» ему на шею. На вопрос: «Бобров действительно был настолько неотразим?» Елена Николаевна ответила: «Потеряла же я голову! Это у нас было обоюдное. В один день я неожиданно уехала из Киева, а я была замужем. Мама долго не могли смириться с тем, что я бросила мужа. А потом мама Севу полюбила больше жизни… Он был неповторим – как в духовном смысле, так и внешне… Бобров одевался роскошно: красивые рубашки, море галстуков, платочек в карман обязательно, самые лучшие ботинки, а вот джинсов никогда не носил, не любил…»
Всеволод Михайлович Бобров – интереснейшая личность, во многом уникальная. История его жизни (1.12.1922—1.07.1979) рассказывается на фоне истории Советского Союза и развития советского спорта, начиная с предвоенных лет и заканчивая внезапной смертью великого спортсмена.
Сценарий наполнен поразительными историческими фактами, которые очень кинематографичны. Например, футбольный матч 1947 года в Сталинграде, в котором принимал участие Бобров. Радиорепортаж вёлся по линиям правительственной связи. На московском стадионе «Динамо» собрались тысячи болельщиков. Стадион пуст, а трибуны переполнены, и все жадно смотрят на футбольное поле, словно игра разворачивается на их глазах, и слушают репортаж из Сталинграда! Или первая игра команды «Динамо» в Лондоне, когда туман не позволял ничего различать и даже комментатор Синявский бегал вдоль кромки поля, чтобы видеть хоть что-то. И наша команда выиграла у английского «Арсенала», хотя все предсказывали ей позорный разгром! И вся игра в тумане! Разве не великолепный материал для художественного решения фильма?
А чего стоит сцена, когда Бобров, будучи тренером «Спартака» показывал команде, как надо работать клюшкой! Он наглухо закрыл ворота фанерой, оставив только двухсантиметровый зазор возле штанги. Затем он отъехал к синей линии и скомандовал: «Набрасывай» и с ходу бросал шайбы, которые, не коснувшись фанеры, влетали в ворота! Ребром! Вот его мастерство.
Есть много забавных эпизодов, связанных с популярностью Боброва. Например, однажды он пришёл в Большой театр на оперу, и после антракта его спутница не увидела его в зале. Она заметила, что убавилось и количество зрителей. Тогда она вышла в фойе и обнаружила там Боброва в окружении толпы фанатов. Они разговаривали, шутили, он раздавал автографы, и все они забыли про оперу. Бобров для них был важнее!
«Бобёр» – фильм-мозаика, фильм-фантазия, фильм-воспоминание. Он должен состоять из сцен и картин, которые иногда не сочетаются одна с другой по ритму, одна может быть значительно длиннее другой. Я предполагаю, что более «крупные» (подробные) сцены должны «обрастать» более мелкими (в некотором смысле это массивный ствол дерева, от которого отходят постепенно утончающиеся ветви, обсыпанные листвой, но мне больше импонирует образ мозаики, позволяющий использовать принцип клиповости – центральная картина, от которой в стороны рассыпаются мелкие фрагменты, осколки, капли).
Подробности матчей в данном сценарии не проработаны, отмечены только некоторые ключевые эпизоды. Режиссёр-постановщик должен сам решить, какие именно моменты игры брать для фильма и как вообще показывать игру на экране, короткими кадрами или длинными, снятыми на рапиде трюками.
В фильме много бытовых сцен, связанных со спортивной жизнью, и много любовных сцен, ибо Всеволод Бобров был знаменит также своими амурными похождениями, и много кинохроники.
Одним из важнейших решений фильма должны быть вставки «интервью», снятые подчёркнуто неаккуратно, с явными шумами, потёртостями киноплёнки, возможно, с грубым освещением иногда, начинающиеся с «хлопушки» в кадре форматом 3:4. Эти «интервью» будут выполнять миссию комментариев и, может быть, частично закадрового текста, с которым будут (при необходимости) совмещаться настоящие