эту правду кто знает,
Тот глазами, застывшими плачет.
И военные дни вспоминая,
Ордена свои бережно прячет.
Калина
Январского хлебнув вина,
Калина первый раз хмельна.
В снегу рубиновые грозди,
Дрожат на утреннем морозе.
В её желаньях молчаливых,
Я слышу дерзкие мотивы.
Цвета надежды – акварели,
До этого мерцали еле,
И повинуясь сердца стуку,
Беру я гроздь калины в руку,
Пейзажа в линиях невинных,
Всплывают новые картины.
Срываю ягоды губами,
Гонимый жаждой и мечтами,
Дыханьем ветра опален,
И кажется, что я влюблен,
Созревший совершать грехи
И новые писать стихи.
От ягод ледяных простужен,
Я вновь реальностью разбужен,
Всё получил чего хотел,
И сердце снова не удел,
А вкус любви поблекнет вскоре,
Оставив на губах лишь горечь.
Когда хоронили отца
Когда хоронили отца,
Мне девять лет, ему сорок,
Весною под знаком тельца,
Свежий земли пригорок…
Колышется ленты канва
На красном черные рюши.
Прощальные скорби слова,
И вздохи, рвущие душу…
И мелочи медная горсть,
Падает в чёрную яму,
И эхом за несколько верст,
Летят причитания мамы…
Мне кажется, что никогда
Не отпущу её руку…
И в детское сердце беда
Зашла на пару с разлукой.
Отца моего больше нет,
Надгробное покрывало
И желтых тюльпанов цвет
В памяти только осталось.
И брат, как-то горько, сказал:
– Давай принимай эстафету,
Стихи наш отец сочинял
И ты может станешь поэтом!
Я не заплакал тогда едва,
Себя ощутив одиноким
И вышли из сердца слова —
Стиха неровные строки.
«Сижу на заборе
ноги свеся,
У меня большое горе,
я потерял отца.
Он умер в электричке,
ехав, домой…
Сижу я по привычке
мотая ногой…»
Да и чем тут не зашивай,
На сердце детскую рану,
Мне не нравится месяц май,
И запах желтых тюльпанов.
Куролесица…
Куролесица, куролесица,
Нескончаемых дел череда,
По спиральной карабкаюсь
лестнице,
На заброшенный, пыльный
чердак.
Сколько хлама тут и забытого,
И ненужных, потёртых вещей,
Сколько мелкого, габаритного,
От замков поржавевших ключей.
И амбиций бетоном залитые,
И замоленных наспех грехов.
Обещаний за годы забытые,
Белых крыльев не знавших
ветров…
Сколько