т надписи уничтожен в результате попадания снаряда осенью 2000 года)… «…Нежелающий воспользоваться путем – будет отвергнут. Свернувший с пути – будет забыт. Остановившийся на пути – горе тебе!»
Глава первая
«Незваный гость лучше званного…»
Суббота! Перефразируя классика – ну какой же русский не любит субботу! Первый, и замечу, лучший из двух законных выходных, день-расслабуха, день-спальня, когда можно всласть побездельничать после тяжелой трудовой недели (тут я, сорри, малость загнул – завтра месяц, как я перестал ходить протирать штаны в свой всеми забытый проектный институт, пополнив ряды всемирной армии безработных). Но, черт возьми, все равно до ужаса приятно, что сегодня – суббота, и совесть не будет грызть за вынужденное безделье. Рефлекс, будящий меня каждый день в семь тридцать пять утра, как собаку Павлова, в субботу можно послать подальше и размякнув, словно тесто, растечься по чудесным, удобным тайничкам постели, мягко проваливаясь в дрему… Все проблемы побоку, все плохое – потом… Суббота – это нирвана, тишина и покой…
Звонок задребезжал в самое «то время», примерно в семь сорок. Естественно, я успел сладко уснуть и даже увидел какой-то сон. Звонили в дверь, требовательно и нагло. Длинные звонки перемежались короткими, как точки – тире в азбуке Морзе.
«Шиш вам всем! Меня нет дома!» – подумал я и залез под одеяло с головой. Ну нет дома человека! Что непонятного? Все свободны! Пока!
Однако звонивший в дверь был редкостной сволочью. Во-первых, он не ушел, как сделал бы любой нормальный человек, которому не открыли дверь в течение пяти минут, а во-вторых, сменил тактику: вместо азбуки Морзе начал вызванивать спартаковские гимны, перешедшие в сплошной «з-з-з-з!»
От субботней утренней умиротворенности у меня ни осталось и следа. Убью! Встану и задушу, кто бы это ни был! Я вскочил и, как был, в трусах, зашлепал по холодному линолеуму к двери.
– Кто там?! – голос мой спросоня походил на рык голодного крокодила.
– С-свои! От-ткрывай, з-засоня! Ес-сть п-полпинты ш-шнапса и тушенка! – раздалось за дверью.
– Чего… шнапса? – сбитый с толку, я переступил босыми ногами на холодном полу, и тупо уставился на коричневую дерматиновую обивку двери.
– Б-бутылка в-водки, д-дурак! Откроешь т-ты или н-нет? – за дверью явно нервничали.
«Алкаш какой-то!», – подумал я, поворачивая вертлюжок замка и заготовив пару приличествующих случаю ругательств. Моему не проснувшемуся взору предстало совершенно неописуемое существо в грязной куртке цвета хаки, волосатое и улыбающиеся. В руке существо держало авоську, в которой хрустально светилась «поллитра» и консервные банки.
– Ты кто? – спросил я, пытаясь углядеть в раннем госте хоть что-то знакомое.
– Эт-то же я, Ник-коленька! Здорово, С-степаныч! – беспардонный визитер шагнул ко мне, протянув руку и продолжая улыбаться. Не назвался, я бы и не узнал! Николенька! Мой одноклассник, украшение 10 «Б», балагур и девчачий любимец! Едрить твою мать! Бог мой, кого я вижу! Последнюю фразу я произнес вслух, расплываясь в улыбке.
– Д-давно бы т-так! А т-то – кто д-да кто! П-привет, с-старина! – Николенька обнял меня и от его куртки повеяло костром и вокзалом – ветер дальних странствий овевал эту заслуженную штормовку!
Пока он разувался, что-то бубня себе под нос, я, одеваясь в комнате, через неприкрытую дверь исподволь разглядывал своего старого знакомого.
Был Николенька тощ, худ и высок, так что любая одежда моталась на нем, как на вешалке. Длинная кадыкастая шея здорово походила на гусиную, его так и дразнили в младших классах – Гусь, Гусак. Мы не виделись лет семь… За это время Николенька еще больше похудел, просто высох, и худобой в сочетании с густым загаром напоминал древнюю мумию, таинственную свидетельницу прошлого. Но всякое сходство с исторической реликвией заканчивалось, как только Николенька открывал рот. Сказать, что мой одноклассник был болтлив – значит ничего не сказать. Николенька просто извергал слова, водопады слов, Ниагары фраз и ручьи междометий. Причем, возьмись он рассказывать «Курочку Рябу», до конца сказки вы добрались бы только к утру – Николенька с детства жутко заикался. Еще он славился нахальством, щенячьей какой-то смелостью и страстью ко всяким тайнам, кладам, могилам и подземельям. Помню, мой друг даже посещал кружок юных археологов при Дворце Пионеров и ездил в Москву на всесоюзную олимпиаду. Эх, когда это было!..
Он действительно мало изменился – после душа, побритый и причесанный, Николенька выглядел лет на восемнадцать-двадцать, этаким нескладным подростком, действительно – гусенок гусенком! От Николинькиной водки с утра пораньше я отказался – сработал внутренний контроль, если шампанское по утрам пьют аристократы или дегенераты, то водку – только дегенераты… Зато две банки курганской тушенки, тут же разогретые на сковородке и залитые тремя яйцами, пришлись весьма кстати – кроме этих