полям.
Есть страны, которые, кажется, создавались разными мастерами. Один придумал поля, другой трудился над лесами… В Шотландии чувствуется одна рука. На какие бы расстояния ты ни удалялся, повсюду узнаешь его работу.
Он, творец этих мест, создатель взлетов вверх и опусканий в низины, презирал бытовую логику. Никакой прагматики нет в том, что столько пространства отдано холмам и небу. Иначе говоря, красоте.
Шотландию населяют пять миллионов человек, а это почти столько же, сколько живет в Петербурге. Зато простора тут несравнимо больше. Сразу представляешь прогулки верхом со стоянками на полянах. Или пещеры, где можно спрятаться, чтобы внезапно ошарашить противника.
Вряд ли здешний автор создаст что-то в духе Достоевского. Ну, там, небольшие клетушки, огромные долги, воспаленные глаза… А вот исторические романы (в каждом по несколько королей и немерено мяса на вертеле) тут пишутся легко.
Как получилось, что люди заселили города, но не претендовали на большее? Столько места отдали чистому лицезрению. В 1935 году это положение закрепили в так называемых «Принципах Унна»: известный альпинист Перси Унн купил земли для Национального фонда при условии сохранения их первозданного облика.
Вот чем защищены эти места. Они пребывают вроде как в вечности – сейчас холмы вижу я, но на них же смотрел Вальтер Скотт.
Есть еще одно. Шотландцы наделяют природу едва ли не человеческими качествами. Например, у других народов лес стоит, а у них идет. Так, Бирнамский лес, подстрекаемый ведьмами, двинулся на Макбета.
Почему же памятники стоят на месте?
Странно, что деревья могут идти, а скульптуры – нет. Как было бы хорошо, если бы Вальтер Скотт в Эдинбурге вставал во весь рост, а собака у его ног приветствовала прохожих лаем и поднятыми ушами.
Кстати, и в Питере размышляли об этом. На улице Правды скульптор Дмитрий Каминкер поставил на колеса своего Глашатая. В руках рупор, голова вскинута вверх… Если бы этот Глашатай Правды перемещался, то стал бы бродячим проповедником.
Видно, у тех, от кого это зависит, не хватило энергии, и скульптура стоит как стояла. Впрочем, в любой момент это может произойти. Надо только взяться за ручку, приделанную к платформе, и отправиться в путь.
Прибавим, что в Пушкине во время карнавала нарядили Ленина на Соборной площади. Сколько лет он стоял в своем железном костюме, как вдруг предстал в развевающемся плаще. Рука вытянута вперед, словно он говорит: «Переоденьтесь, товарищи! Смените скучную одежду на красивую и яркую!»
Вряд ли до Глазго дошли вести об этих метаморфозах, но тут тоже поспорили с данностью. Для примера выбрали конный памятник Веллингтону перед Музеем современного искусства. К победителю Наполеона у шотландцев давно есть вопросы: почему ирландец? А если ирландец, то зачем его чествовать далеко от родины?
В наше время эти разговоры воплотились в акцию. Молодые недоброжелатели Веллингтона надели на него дурацкий колпак, вернее полицейский конус. Такие конусы выставляют, когда ограничивают движение по улице. Сейчас это тоже выглядело как предупреждение: осторожно, маршал! Замедлите шаги и удивитесь!
Оказалось, эта акция навсегда. Так и стоит Веллингтон в полосатом конусе (хорошо, не в полосатой робе!) и развлекает туристов. Ну а местные уже не помнят его другим. Даже на открытках он при всем параде: колпак сползает набок, и это придает ему еще больше лихости.
Конечно, и от Веллингтона хочется чего-то особенного. Вот бы он сам надевал колпак! Это выглядело бы самокритично. К тому же этим жестом он соединял бы разные времена.
К сожалению, герцог стоит как вкопанный. Да и другие монументы не продвинулись. Лишь в начале девяностых что-то стало меняться после того, как в Шотландию приехал скульптор Эдуард Берсудский.
Дело в том, что у Берсудского не просто скульптуры, а скульптуры кинетические. Он не только создает образ, но рассказывает истории. Загорается свет, силой невидимого мотора начинается движение… Так в булгаковской «волшебной камере» фигурки оживают для представления и игры.
Вот хотя бы его шарманщик. Все как полагается: сапог отбивает ритм, звучит песня о разлуке, рядом вертится обезьянка. Правда, сам шарманщик какой-то не такой. Весь в щетине да еще с рогами, как фавн.
Шарманщик не только извлекает мелодию, но и запускает ту самую «вертушку роковых событий», о которой сказано в стихах Арсения Тарковского. Иначе почему он похож на лешего? Ясно, что это почти лесное существо обладает не только человеческими возможностями.
Называется работа «Автопортрет». Значит, Берсудский добровольно причислил себя к племени полулюдей-получертей. Наверное, художника не бывает без чего-то эдакого. Ведь он имеет дело не только с реальностью, но и с тем, что находится вне ее.
Опять, автор, спешишь? Ты ведь не упомянул, что понятие «кинетическая скульптура» Берсудский и его жена Татьяна Жаковская сократили до «кинематов». Это вроде как домашнее имя его произведений. Все равно что «Александр» и «Саша».
Что