Времена. Марина Ульянова

ом песке, пробегающем по белоснежным скафандрам. Сыпалось море в их руках. Солнцев улыбался. Рождённый со звёздной фамилией, он не имел права быть кем-то ещё, кроме покорителя космоса. Да и не хотел иметь такое право. Только представь – ты стоишь в нескольких годах от Земли, вдыхаешь воздух, накалённый звёздным светом, пока ещё, конечно, через маленькую щель – учёные не успели выяснить, как он влияет на до безумия хрупкий человеческий организм, украдкой хватаешь его носом. Лучше украдкой дышать, чем украдкой жить.

      Там, на Земле, что-то вечно шло не так: то Элька начнёт причитать и нудить, то Анна Николаевна начнёт пробираться прямо в его мозг своими словами-клешнями. Нет уж, дудки! Петя Солнцев слишком любил быть собой, чтобы подчиняться дурацким, «взрослым» правилам. Ему было сорок семь снаружи, а внутри – все шестнадцать. В шестнадцать – космос по колено.

      Он перевернулся, в плечо толкая друга. Толя Князев – мальчишка, лет на пятнадцать младше его, зачем-то рвущийся в космос ещё даже больше, чем сам Петя.

      Толя с детства мечтал стать космонавтом, шагнуть тяжёлым шагом на песочную поверхность каких-нибудь Марса, Венеры – чего угодно, главное, почему-то, песочную – и почувствовать себя живым. Земной воздух превращал его в статую: то нельзя, это нельзя, другое – подожди… А ждать сколько? У него жизнь – одна! Князев спешил жить, жадно дышать, он глотал окончания слов, всегда торопясь озвучить мысль, стремился вперёд и никогда не отступал. Парень считал, что если уж отступать – то до победного.

      – Эй, Толька, видишь, у нас тут космос – бескрайний. Пыль эта под ногами. Как будто солнечный прах. Оно же, верно, само себя сожгло! – Солнцев рассмеялся. И вправду, это не их привычный песок, не земной, пеплом рассыпанный по поверхности неизвестной планеты. Смешно во всём было то, что в этой системе действительно много лет назад взорвалась звезда, местное Солнце. Только планеты целёхонькие, покрытые звёздным прахом.

      Князев поднялся, смеясь над шуткой старшего товарища. Дела-а-а. Они здесь словно дети, дети-первопроходцы, этакие пионеры, открывшие Америку. Чувство безграничной гордости наполняло их сердца. Они стояли на пороге чего-то нового и великого, стали учёными без учёных степеней и громких званий. Обычные мужики – на корабле их было всего шесть – оставившие след на песке истории и планеты.

      Ни капитан, ни Солнцев, ни Князев ещё не знают, как умы Земли обзовут эту планету – может, Центавра или Ария, а может, дадут имя какого-то великого человека. Да им было без разницы. Какое вообще всяким обычным дело до того, что Земля – Земля?

      Петя по натуре был ребёнком. Он исключительно верил в то, что завтра будет лучше, чем вчера, верил, что всё обязательно будет лучше. Только вот это «завтра» всегда становилось сегодня, о котором Солнцев предпочитал не думать. «Элька, всё у нас будет, ты только верь и жди», – говорил он дочери, которая в свои пятнадцать была старше него в три раза.

      – Как вы думаете, – Толя совершенно не мог обращаться к Петру Алексеевичу на «ты». Наверное, ввиду возраста, а может, потому что так его научили. Князев протянул взрослому космонавту с душой ребёнка свою руку. Тот отмахнулся, резво вставая сам, отряхивая невидимую пыль с ослепительно белого в сиянии звёзд скафандра. – Человечество когда-нибудь переселится сюда? На эту странную планету? А инопланетяне, знаете, такие зелёненькие, страшные, как из фильмов, здесь есть?

      – Дурак ты, Толя. Может, это мы для них страшные, а не они для нас. Красота относительна, – он вдохнул глубже, сильнее, чем раньше. – Мне дышать полной грудью хочется почему-то только здесь. На Земле – никогда. – Петя раскрыл щель больше положенного, насыщая кровь иноземным воздухом. – Конечно, люди прилетят сюда. Здешние люди будут лучше, чем наши. Я верю, обязательно будут, потому что эти люди – люди завтрашние, люди видевшие «вчера», они не захотят это «вчера», они захотят быть завтрашними. Сечёшь, Толька?

      Князев закивал. Мысли Солнцева всегда поражали его, оседали сразу в подкорке головного мозга, передавались внутрисловно. Глупый вопрос, конечно. Для чего они тогда вообще сюда прилетели, если не для жизни здесь будущих людей? Конечно, для них, для тех, кто будет в сто, нет, тысячи раз лучше, чем они.

      Космонавты, как младенцы, один подал идею – другой подхватил. И никто из них не знает, кто начал первый, чего хочет второй, зачем заплакал третий. Просто так захотелось. Просто так показалось верным.

      Солнцев зевнул, мягко заваливаясь назад. Толя, шедший впереди, обернулся, заметив, как его друг падает в объятья планеты из пепла.