Все равно пришлось выслушивать надменные насмешки мачехи – лорры Триавды. Та окончательно оставила мысль о пробуждении материнского наследия Темного Искуса у падчерицы-неудачницы. Объявила, что Ивка годна лишь на то, чтобы увядший венок из легендарного плюща-ядоцвета в волосах таскать. Девушка тогда молча выслушала злые слова и, как обычно, побрела на кухню заедать страдания.
Пирожки у старшей кухарки Лайжи выходили вкусными. Жаль только, ни пирожки, ни мясо, ни иное блюдо не могли притушить надолго вечно грызущее чувство голода. Она ела, полнела, плакала от жалости к себе, глядясь в зеркало, и снова ела. Таскала пищу тайком с кухни или клянчила у сердобольных кухарок кусочек-другой. И опять ела…
А теперь не будет ни невкусной звериной крови, ни вкусных пирожков, ни ласковых рук Лайжи, небрежно похлопывающих ее по спине, ни жестоких насмешек брата. Ее выгоняют, выбрасывают за ворота родового отцовского замка. Бесполезная, никчемная, тупая толстуха! Никогда не была она нужна ни оставившей семью матери, ни погибшему на рисковой охоте за монстрами отцу, а уж другим и подавно!
Всхлипывая от бесконечной жалости к себе, Ивка плелась, волоча ноги, к воротам замка. Створки по этому случаю молча, отводя глаза, размыкали рослые стражники. Бокового малого прохода было недостаточно, чтобы начало ритуального пути свершилось по всем правилам.
Мачеха даже не показалась на глаза. Правда, в окне бокового крыла замка мелькнул строгий профиль отцовского советника Шетсара. Равнодушия в его взгляде не было, скорее можно было заметить проблеск задумчивого ожидания. Только чего ждать? И так понятно, что ее просто-напросто выгоняют прочь.
Звучно хлюпнув наглухо заложенным и распухшим от ночных рыданий носом, Ивка часто заморгала, пытаясь смахнуть слезы с набрякших век, и споткнулась на ровном месте. Неловко растянулась плашмя прямо посреди двора.
От души, запрокидывая голову, захохотал брат. Взметнулись черные кудри, засверкали ярко-изумрудные, как у отца, глаза. Дайжен махнул рукой не глядя и задел распахнутую створку окна кубком. Металл окантовки рамы пришелся на стеклянный бок посудины. Стекло осыпалось крошевом вместе с недопитой кровью, щедро орошая все вокруг – самого брата, его покои, стену замка, площадь под окнами.
Захрюкали, подавляя смешки, стражники, принялся громко браниться брат, проклиная почему-то не собственную оплошность, а дурынду Ивку. Из псарни метнулись подлизывать кровь на плитах охотничьи собаки, за ними, смачно ругаясь, понесся псарь, пока звери не нализались ненароком толченого стекла. Заахала выносящая ведро помоев служанка, предчувствуя неизбежную уборку. Завертелась колесом обычная замковая жизнь, в которой уже не осталось места старшей дочери покойного хозяина. Хорошо еще на нее саму и капли крови из кубка не попало. Только это и было хорошо.
Провожать Ивку добрыми словами не вышел никто. Грохнули за спиной ворота в день малого совершеннолетия, навсегда отрезая от всего, что было раньше. Отсекая от самого права на жизнь.
Ритуальный путь, он же путь посвящения – звучит торжественно. А на деле все так, как сказал Дайжен: убирайся и сдохни. Ивэйда поправила тощий мешочек с ритуальными пожитками за спиной и двинулась по пыльной летней дороге в никуда. Цели, смысла, даже желания жить не было. Оказаться бы там, где она будет хоть кому-то нужна, да только все пустые мечты. Бесполезных неудачников нигде не жалуют.
Что она может? Против монстра, подобно отцу или стражам-воинам, в лесу не выстоит, охотой себя не прокормит. Даже в городе себя обеспечить не сможет. Что толку, что она плетет, вяжет, шьет, вышивает, рисует. Кому это все нужно? Никому! Таких умельцев везде больше, чем надо. В готовке же она полная бездарь, да что готовка, ее даже посуду на кухню в трактир мыть не возьмут. На одну чистую плошку три разбитых приходится. Неловкая она в домашних трудах – жуть!
Так, лелея скорбные думы и жалость к себе, время от времени отирая рукавом с лица безостановочно катящиеся слезы, шла по дороге Ивка, Ивэйда, княжна Валадара. Брела несколько часов, глотая пыль и размазывая по лицу слезы и пыль, до тех пор пока сквозь отчаяние, давящее на сердце, не пробилась явственная усталость и боль в натертых, непривычных к долгой ходьбе ногах.
Плюхнуться в траву на обочине Ивке не позволили жалкие ошметки гордости. Да, она изгнанница, может, даже смертница, но она дочь князя Валадара! Именно силой ее отца до сих пор держатся рунные камни рубежей на дорогах и близ жилья, не пускающие монстров из лесных чащ резвиться.
Как ни старалась мачеха, а ритуальный зал властителя для нее даже двери не открыл. Не той она силы и крови. Все-таки Ночные Певуньи не ровня Властителям Тварей. Как Дайжену малое совершеннолетие справят, его черед будет двери отпирать. Но он-то точно сможет. На отца похож, как в зеркало глядись. Пока же, папиной силой заклятые, стоят рубежи надежно. Почти спокойно в княжестве, редко когда монстр из чащобы выйти осмелится, и все в одиночку, никогда стаей, как у соседей-эльфов. Там, сказывают, сгинул у дивных лорр-оль Дома, чье название Ивка вечно забывала, и всякому покою разом конец пришел, монстры в разгул пустились.
Ивэйда сошла с почти пустой по утреннему часу дороги и двинулась