она в навозе утонула, а не в облака взлетела.
Женька тогда сжала кулаки, но отвечать на издевки не стала. Не в первый раз. Это поначалу было больно, обидно. Теперь всегда она готова к тому, что вечерняя прогулка, на которую она шла с неохотой, закончится очередными выпадами в ее адрес. Сироту каждый может обидеть, защитить некому. Бабушке жаловаться нельзя. Она, святая наивность, уверена, что такую умницу-разумницу, как ее внучка, никто обижать не станет. Евдокия Ивановна никогда не сомневалась, что все любят ее Женюшку, а впереди у нее счастливая жизнь. Только не нужно требовать от нее слишком многого, от жизни-то. Тогда и разочарований легче избежать.
– О чем задумалась, внучка? – вернулась в дом баба Дуся.
– Просто так, ничего интересного.
– Ты, Женюшка, не кривись, кушай. Да на часы поглядывай. Время ведь не идет – летит. Не управимся.
– Что?
– Кушай, говорю. Меньше думу думай, работы невпроворот. – Евдокия Ивановна вытерла пот со лба. – Я уже две грядки прошла, а ты все над кашей мечтаешь. О чем? О чем, милая?
Бабушка села напротив, положила натруженные руки на колени. В ее выцветших усталых глазах застыл немой укор. Женя давилась кашей, но ела так быстро, как могла. Запивала парным молоком, желая провалиться сквозь землю от этого пристального взгляда. Может быть, бабушка узнала о Витьке? Что-то слишком напориста она сегодня. Нет, не похоже. Евдокия Ивановна выложила бы все напрямую, не стала бы ходить вокруг да около. Назвала бы шлюхой или дурой – тут Женя не была однозначно уверена.
– Все, готова я. – Женя поднялась из-за стола, поправила косынку. – Только посуду вымою.
Вздохнув, Евдокия Ивановна вышла из дома. Она давно замечала, как тяготит внучку работа. Знала, что мечтает о красивой жизни, беззаботной и легкой. Не сладко жилось ей и при живых родителях, но с ними она чувствовала себя защищенной, улыбалась чаще. Теперь все больше молчит, никогда не знаешь, что у нее на уме. Нет у внучки чувства радости и удовольствия от малого. Тянется девчонка к сказкам, что с экрана их старенького телевизора подогревают распаленное воображение. Трудно осуждать ее за это. Молодая, здоровая, умная, она не хочет весь век копаться в огороде, убирать в птичнике, доить коров до артрита, до распухших суставов.
– Бабушка, а ты когда-нибудь была счастлива? – Евдокия Ивановна не заметила, когда внучка присоединилась к ней в борьбе с сорняками.
– Конечно, – ответила, не раздумывая.
– Расскажи.
– Замуж по любви выходила, – прерывисто дыша, начала бабушка.
– Так это ведь давно было.
– Трудно говорить, девочка, когда вот так тяпкой махать нужно. У меня дыхание сбивается. Вот закончим, тогда и поговорим, хорошо? Вечерком за чаем, семечками. Ну, как получится, милая.
– Хорошо. – Все свое недовольство Женя вымещала на жизнестойких сорняках. К тому же на небе снова светило солнце. Оно нещадно припекало спину, поясницу. Женя думала о том, что дождик был бы очень кстати. Хотя бы ненадолго позволил