олько два неслышных голоса шептали друг другу… Как два опавших листа или два майских жука. И не говорите, что – август…
– Что же мы – так никогда и не встретимся?
– Ну почему – встретимся – и даже обязательно. Только потом пожалеем о этом.
– Почему? Это грустно… Но я тебе верю – ты всегда все знаешь.
– Правильно. Верь мне. И тогда все будет хорошо.
– Ты говоришь – все будет хорошо – и от этих слов такой холод…
– Тебе не может быть холодно, маленькая врунишка. Я ведь с тобой, да?
– Ну да, ну да – не может – я просто преувеличиваю. Обожаю преувеличивать…
– А я обожаю тебя.
– Это славно – мне это нравится…
– Ну а ты? Нет, я не буду спрашивать, скажи сама, а?
– Я… А что я? И ты сам все знаешь. Давай лучше о другом…
– О чем моя сладкая? О чем?
– Расскажи – как мы встретимся, как все произойдет.
– Все будет непросто. Да, непросто. И – по-разному. Слушай…
Есть Бог на свете
Мой самолет разбился в 7.30 утра.
Сильнее страха было удивление.
Неужели этот ужас происходит со мной.
Этого просто не может быть.
Еще молодая, любимая, карьеру сделала, мужчины вслед оборачиваются, подруги говорят – везучая.
Мне и по правде всегда везло.
До сегодняшнего дня.
Не хочу вспоминать про то, что началось в салоне после того, как люди поняли, что – все.
Самолет полный.
Группа детей с воспитателями – английские школьники – возвращаются домой после месяца, проведенного в Москве и Питере – месяца изучения языка и архитектуры. Молодожены – сидят на ряд впереди.
Старик – строгий и нахмуренный – с самого момента посадки.
Стюардессы – красивые, вышколенные.
И еще много других, к которым и присмотреться-то не успела.
Как вдруг, все разломилось на несколько кусков – и нет ничего.
Про это вспоминать не хочу.
Я о другом сейчас.
О другом.
Глеб встречает меня в лондонском аэропорту.
Вот он – наконец-то я его вижу вблизи.
Толпа обезумевших людей, (видимо, уже объявили про катастрофу) и он среди них.
Седая голова, синие глаза.
Улыбка знакомая, но сейчас – как будто приклееная.
Не поймет, в чем дело.
Не верит, что все кончилось, так и не начавшись.
Милый…
Милый мой…
Я прозрачна и невидима, а потому безбоязненно прохожу сквозь сгустки человеческой боли и оказываюсь рядом с ним.
Моя ладонь невесома, но я касаюсь его щеки.
Касаюсь…
Господи, ведь мы целый год мечтали об этом.
Коснуться…
Да не год – какое там. Целую жизнь мечтали – и вот…
Глеб беспомощно озирается по сторонам.
В толпе кто-то падает.
Крики, крики, крики…
– Милый, – шепчу я, – мне не больно, мне совсем не больно… Ну что поделаешь – не сложилось у нас. Деток жалко – погляди на их семьи – вот горе то. А я – что ж, прости – не долетела я до тебя…
Год писем, и все закончилось здесь.
А сейчас я читаю его мысли. Они мечутся, как звери в клетке.
И последняя: «Не сложилось…»
Я чувствую тупую боль в его груди и накрываю ее своей ладонью.
Боль тут же утихает.
И хорошо.
Не надо, чтобы боль.
Не надо, чтобы смерть.
Живи – и за меня и за себя – и за нас.
Ведь есть же бог на свете…
Вот уже десять дней, как ее нет…
Десять дней, десять лет, десять жизней…
Неужели – уже десять? Моей Оли…
Мы знакомы год… Были знакомы… были…
Это принято называть виртуальной любовью. Может, так оно и есть, но тогда, что такое любовь – вообще… Никакая невиртуальная, а просто – любовь, обычная, когда двое… Я не знал. А потом мы встретились.
Так оно и было – встретились. Наши письма, наши мысли, наши души… И даже наши тела…
Тысячи, тысячи писем с одного континента на другой – как дышать, есть, пить, как – жить…
Да, мы научились и этому тоже.
Говорить друг другу «доброе утро» и «спокойной ночи», смотреть в глаза и улыбаться, сердиться и умирать от нежности друг к другу, ссориться и мириться, все, как в обычной жизни, как у всех…
Но, как у всех, так и не стало.
Ее