пригороде Лутона, плавила пагубная жара, несопоставимая рекордными плюсовыми температурами, за предшествующую неделю, даже с миновавшим летним сезоном. Предсмертные конвульсии угасающего бабьего лета были призваны навевать местным жителям мысли, не иначе, как о грядущем конце света. Аномальные перепады атмосферного давления косили гипертоников, словно спаржевые побеги.
Однако мальчишка, околачивающийся у овощной лавки, гипертоником не являлся, вследствие чего и был выгнан в бакалею. Отроку надлежало совершать покупки в любое время дня и ночи по требованию его семейства. Так уж было заведено, что ни капризы погоды, ни всемирный потоп не избавили бы его от повинностей чернорабочего. Ничто не избавило бы его от хождения по магазинам со списком нужных товаров, уборок в саду, мытья дядиной машины…
– Что ты там копаешься? – грузный мужик, встав возле багажника своего до блеска вымытого автомобиля, окликнул паренька, и тот, превозмогая тяжесть пакетов с продуктами, двинулся в сторону парковки.
– Ты, наверное, хочешь, чтобы мы опоздали на утренник, негодник? – взъелась сухопарая женщина в фетровой шляпе, когда воспитанник подошел к машине. – Хочешь, чтобы Пэдди выглядел дурачком в своем классе?
– Нет, не хочу, – ответил мальчик, отдавая пакет с подарком дяде, ибо тот буквально выхватывал его из рук, отделив от остальных пакетов.
– Мог бы купить сельдерей после того, как мы поедем, – сказала она злобно.
Бернадет Скуди была скаредной, привередливой дамочкой. Придерживаясь порядка во всех отношениях, она могла простить непослушание только своим ненаглядным – сынишке Патрику и мужу Шенону.
– Сколько не тверди, как о стенку горохом, – добавил Шенон Скуди, грозно глянув на воспитанника по пути к водительскому месту.
– Куда это ты намылился? – рявкнула тетка Бернадет, едва хлипкий мальчонка потянулся к пассажирской дверце.
– С вами… – недоуменно проронил он, отнимая руку от замка.
– Еще чего! В таком-то виде? И как мы объясним, кем ты нам доводишься? – покачала головой женщина, – и к тому же… не думал ли ты влезть со всеми этими сумками в салон?
– Но я же…
– Купил все, что тебе велели? – продолжила Бернадет, перебивая чужую речь. – Вот именно. А теперь, ступай с покупками домой.
– Но… я могу держать ваши вещи, пока вы будете на утреннике, могу… охранять машину…
Стекло пассажирской кабинки немного опустилось и в окне показалось нечто наподобие раздутого до треска воздушного шара, но это было – толстое лицо Патрика Скуди, который, посмотрев на мальчика с пакетами, незамедлительно оповестил:
– Джесси Оэн придурок! – и, издав ртом пукающий звук, лицо Патрика скрылось обратно.
– Быстро ступай домой, – приказала миссис Скуди, обходя машину, чтоб присесть слева от водителя, и не подумав пожурить сына за оскорбительную выходку.
– Уйди с парковки, чего встал истуканом! – прорычал в окно напоследок мистер Скуди.
Паренек сошел на тротуар, провожая взглядом автомобиль, уехавший без него. Деваться было некуда. И Джесси побрел неспешно, нехотя переставляя ноги по направлению к нелюбимому жилищу. Но и то казалось лучше, чем прозябать на улице. Воспитанник хорошо помнил, когда Скуди выгоняли за порог за какие-либо мелкие провинности, тогда – его поджидал беспризорный ад неблагополучного пригорода, неприспособленного для брошенных детей. Он помнил тот клочок бумаги с кляузой – неудачная попытка пожаловаться на приемных родителей за плохое обращение, – и чем письмо ему обошлось… воспоминание было не из приятных.
Джесси Оэна усыновили, когда ему исполнилось четыре года. Он плохо помнил то время, ведь с тех прошло уже двенадцать лет, но теперь он знал, что это было сделано из-за пособия. Также мальчик знал, – почему выбор пал на него. Джесси был самым тихим из приютских детей, а тишину семейство Скуди поистине боготворило, особенно, когда просматривало по телевизору какое-нибудь мыльное шоу.
Прикрывая от лучей обветренную кожу, мальчик непроизвольно щурился, смаргивая то и дело запутывающиеся в темных ресницах блики апельсинового солнца. От блестящего зноя рябило в глазах, он подставил ребро ладони к надбровью, соорудив козырек и, перейдя проезжую часть, поплелся вдоль малопроходимой аллейки. Дорога была ему в тягость. Парилка вызывала астматический синдром, равно как и грязные пузыри выхлопного газа, выдуваемые из труб кряхтящих автомобилей. Размазанные, будто ластиком растертые, очертания крыш, вперемешку с кронами деревьев, сливались в сплошном мареве впереди него.
Передвигаться наобум стало совсем невмоготу, поэтому мальчик присел на парковую скамью, примостив тряпичную сумку и пару пакетов с продуктами у себя под ногами. Тяжело выдохнув, он принялся протирать свои очки краешком рубашки, старой и застиранной, до такой степени растянутой, что пришлась бы впору даже слону. Большие бисерины пота беспрепятственно скатывались с обнаженной, загорелой шеи прямиком за шиворот.
Через полминуты паренек, наконец, нацепил свои окуляры с пузатыми окружностями линз, всмотрелся