сле обеда, Мэйо должен был посвящать себя созерцанию прекрасного.
Молодой поморец считал это наискучнейшим занятием.
Хорошо знакомый пейзаж – виноградники на холмах, море, песчаная коса пляжа и сад возле родной виллы – давно ему опостылили.
Изнывая от безделья, Мэйо прихлебывал вино из кубка. Под рукой лежал пергамент: на случай, если нобиля посетит вдохновение, и он пожелает записать свои мысли, стихи или что-то нарисовать.
Когда вино наконец ударило в голову, поморец достал необходимые принадлежности и, цокнув языком, изобразил две окружности, соединенные вытянутой линией.
Получившийся фаллический символ развеселил Мэйо.
Довольный собой, он прикрепил картину на постаменте часов, лег на лавку и задремал.
Нобилю снилась столица: её широкие улицы с богатыми домами, элитные бордели, арена для гладиаторских боёв, ипподром и прочие места, которые молодой человек истово желал посетить.
– Мэйо! – строгий голос разрушил хрупкую вязь сна. – Мэйо!
Неповоротливый спросонья парень кое-как поднялся, чтобы ответить:
– Да, отец.
– Что это такое я тебя спрашиваю? – Обременённый золотым кольцом указующий перст родителя был направлен на непотребный рисунок.
– Это… – Мэйо почесал затылок, взлохматив длинные чёрные волосы. – Это… Две вишни.
– Вишни?!
– Вишни, – не моргнув глазом, соврал горе-художник. – Ягоды символизируют единение… э… жизнелюбия и веселого нрава. Длинные черешки – устремленность в будущее. А о чем ты подумал, отец?
– О том, что тебе нужно больше практиковаться в изящных искусствах.
– Зачем? Я помышляю о военной карьере…
– Вот об этом и поговорим.
Мэйо натянуто улыбнулся, готовясь к худшему.
– Мой давний друг обучил для тебя раба, – пожилой поморец свысока глянул на нерадивого сына. – Это стоило мне больших трат, но толковый помощник также важен в ратном деле, как выносливый конь, доспехи и крепкий клинок. Используй невольника с умом и он прослужит тебе долгие годы.
– Да, отец, – кивнул Мэйо.
– Он принесет тебе клятву верности, а затем можешь испытать его.
– Хорошо, – нетерпеливо сказал юноша, желая поскорее взглянуть на подарок.
– Меня ждут дела. Доброго дня.
Отец удалился, а к Мэйо вышел светловолосый геллиец в зелёной тунике и рабском ошейнике. На вид парню было не многим больше восемнадцати.
Оценивающий взгляд нобиля скользнул по простодушному загорелому лицу невольника и его крепкому натренированному телу.
Раб смиренно опустился на колени:
– Клянусь жизнью перед Богами и людьми служить тебе, господин, исполнять твою волю, быть покорным и трудолюбивым…
– Разве я позволил тебе говорить?
Геллиец осëкся и замер, боясь хозяйского гнева. Он шёпотом обратился к Мэйо:
– Прости мою дерзость, господин.
– Хватит заунывно бубнить. Я принимаю твою клятву, обещаю быть справедливым и всё остальное, что там понаписали задолго до нашего рождения. Можешь встать.
Раб выпрямился, по-прежнему не смея оторвать взгляд от земли.
– Как тебя зовут? – спросил Мэйо.
– Нереус, господин.
– Откуда ты родом?
– Лихт, южная Геллия, господин.
– Лихт – это город?
– Небольшое рыбацкое поселение, господин.
– Как ты попал в рабы?
Невольник вздрогнул:
– Я стал пиратом, господин, и был пленён у берегов Поморья.
– Давно?
– Два года назад, господин.
– Почему семья до сих пор не заплатила за тебя выкуп?
– У меня только старший брат, господин. Он беден и вряд ли заинтересуется моей судьбой.
– И больше никого из близких?
– Нет, господин.
Мэйо сплëл пальцы и призадумался:
– Наверно, тебе одиноко в чужих краях.
– Я принял свою судьбу, господин.
– Согласен быть моей вещью?
Нереус лишь на миг замешкался с ответом:
– Я принёс клятву, господин.
Лицо нобиля осветила хитрая улыбка:
– Что ты видишь на моей картине?
Раб несмело поднял взгляд и густо покраснел:
– Это… это… член, господин.
Поморец расхохотался:
– Я знал, что ты именно так и скажешь! Только послушай себя! Член-господин!
Как ни крепился невольник, а смех заклокотал в горле и выплеснулся наружу.
– Отличное название для картины! – Мэйо хлопнул раба по плечу. – Согласен?
– Да, гос… – Нереус оборвал себя на полуслове