тил ее временного бегства. Тринити просто нужно было ненадолго спрятаться от пытливых взглядов и любопытных вопросов, перевести дыхание… но сейчас, оставшись одна, она особенно отчетливо вспомнила заголовок статьи в блоге, что попался ей на глаза сегодня утром: «Подозрительный брак угрожает многим потерей работы». Чертов писака, подумала Тринити с досадой. Она редко прибегала к резким бранным словам даже наедине с собой, потому что мама воспитала в ней убеждение, что лишь необразованные люди могут ругаться, но порой крепкое словцо так и просилось на язык. Что ж, решила она, наверное, сейчас мама бы ее простила. Неужели этот неизвестный автор не понимал, какую боль могут причинить его слова? Не говоря уже о фотографиях – глядя на них, Тринити словно заново пережила тот момент, когда она стояла у могилы Майкла, ощущая на себе осуждающие взгляды присутствующих. Почему этот любитель высказаться в Интернете не заметил горя на ее лице? Или он думал, что она притворяется? И конечно, статья вызвала интерес у публики, что пришла на благотворительный вечер, ведь не случайно Тринити не раз ловила на себе любопытные взгляды и слышала шепот за спиной.
Заставив себя позабыть о неприятных моментах, Тринити решила насладиться временным одиночеством в одном из ее самых любимых мест Нового Орлеана – музее «Астра». Его залы, знакомые Тринити с детства, навевали далекие воспоминания, принося уставшему мозгу успокоение. Вот она, держась за руку матери, идет по тихим коридорам, радуясь тому, что на них, весьма скромно одетых, никто не кричит и не гонит прочь. По субботам в музее всегда был свободный вход, и Тринити с матерью частенько приезжали сюда на автобусе, чтобы провести несколько часов вдали от постоянно недовольного и орущего отца. Здесь можно было полюбоваться на картины и скульптуры, наслаждаясь их красотой, которая странно притягивала, – несмотря на то, что они практически ничего не знали об искусстве. Позже Тринити приходила сюда с Майклом, и он рассказывал ей о художниках и произведениях, что часто проделывали долгий путь, прежде чем оказаться на экспозиции.
Сейчас рядом нет ни матери, ни Майкла – оба умерли, и память не позволяла забыть об этом ни на миг. Но Тринити не разрешала себе слишком уж углубляться в горькие воспоминания, потому что Майкл поручил ей сделать нечто очень важное. И она дала себе слово, что выполнит его просьбу. Она войдет в этот зал с гордо поднятой головой, чтобы представить своего друга и все, ради чего он так много трудился. Но сейчас нужно успокоиться…
Тринити неожиданно ощутила приступ вины, вспоминая мужа… хотя ей по-прежнему трудно было думать о Майкле именно так. На десять лет старше ее, Майкл Хайатт долгое время был ее другом и в некотором роде учителем. Потом они поженились… но не прошло и недели, как случилась ужасная катастрофа – Майкл разбился на своем вертолете, оставив ее вдовой. С момента аварии прошло чуть больше шести недель – и боль утраты напоминала о себе каждый день и каждую ночь.
Девушка остановилась перед старинной картиной, изображающей крестьянку с младенцем на руках. Вглядываясь в знакомые очертания, Тринити задумалась. Именно этот портрет вызывал в ней чувство грусти, но сейчас она отступала перед другой, более острой болью. Сегодня ей хватает неприятных мыслей и печальных воспоминаний и незачем размышлять о том, что отныне в жизни не будет места материнству. Тринити закрыла глаза, ощущая, что эмоции переполняют ее – по щеке сбежала слеза.
– Она выглядит счастливой… умиротворенной – разве нет? Хотя жизнь ее, должно быть, нельзя было назвать легкой.
Удивленная тем, насколько точно эти слова отражают ее собственные мысли, Тринити повернулась и увидела мужчину, при одном взгляде на которого у нее перехватило дыхание. Волосы его серебрились на висках ранней едва заметной сединой – и это серебро оттеняло холодные серые глаза с ноткой зелени. Он держался с достоинством, весьма удачно вписываясь в элегантный интерьер, но не казался слишком утонченным и светским человеком, как часто бывает с теми, кто привык к жизни в кругах высшего общества. Он был на голову выше Тринити, отчего она чувствовала себя карликом рядом с ним. Смокинг прекрасно сидел на его фигуре, намекая на мускулистость, но одновременно и подчеркивая стройность.
Взгляд незнакомца скользнул по щеке девушки – и она смущенно вытерла слезы. Мужчина промолчал. Глядя на него, она подумала, что от него не так-то просто отвести глаза, он привлекает куда больше внимания, чем картины в этом музее. Пауза затянулась, и, наконец заставив себя вздохнуть, Тринити произнесла:
– Да, именно так я всегда и думала.
На миг ей показалось, что тень изумления пробежала по лицу незнакомца – так мимолетно, что ее можно было принять за иллюзию. Тринити застыла, и внезапная мысль пришла ей в голову: а что, если это журналист? В конце концов, они преследуют ее день и ночь, так может, и этот мужчина проследил за ней и теперь пытается выяснить пикантные детали? А в том, что они должны быть, никто из репортеров, казалось, не сомневался: рассказы Тринити о том, что она выросла в деревенской и очень религиозной семье, породили у всех них одинаковые представления. Никто не ожидал от нее правильной и красивой речи, все считали ее жадной до денег выскочкой, что решила замахнуться на состояние семьи Хайатт. Правда, таким