g>
К семидесяти годам соседки Вера Никитична Агафонова и Надежда Матвеевна Самойлова остались одни. Мужья умерли, дети разъехались.
Всю жизнь жили в одном доме, в одном подъезде, но близко не общались. Дело в том, что Самойлова была из «интеллигентных», работала в НИИ, а Никитична – то в магазине, то в поликлинике, то в ДЭЗе.
А тут прибились друг к другу, как будто всю жизнь вместе прожили.
Хотя так и было: хоть не вместе, да рядом. Прежних соседей почти не осталось. Лица все незнакомые. Район престижный, поэтому новые жильцы важные, как на подбор: спесь так и стекает с гладко выбритых лиц. Жены ухоженные, на иномарках. Детей мало. Не то что пообщаться – поздороваться не с кем.
И вот однажды пригласила Матвеевна соседку за скромный стол – по случаю годовщины смерти мужа. А после так и повелось – то одна в гости позовет, то другая. Хотя до сих пор за глаза критиковали друг друга. Никитична называла Матвеевну финтифлюшницей (за церемонность), а та о Никитичне говорила досадливо: «Простая, как три копейки».
А потом выработали один режим на двоих. С утра в магазин вдвоем – когда скидки. Там и решали, что будет на ужин. Причем, если ужин был у Никитичны, то Матвеевна обязательно покупала что-нибудь к столу от себя. Это раздражало Никитичну: казалось, что «финтифлюшница» выпендривается – пользы на десять копеек, а ей приходится соответствовать.
Но зато она отыгрывалась в дачный сезон. На маленьком участке, который ей достался от второго мужа, Никитична успела построить домик-времянку и посадить плодовые деревья. С ранней весны она хлопотала над саженцами и собирала потом неплохой урожай.
Всё лето таскала с собой подругу «на дачу», но работала там одна. Изнеженная Матвеевна ничего делать не умела. Правда, прибирала в домике и готовила. Иногда сажала цветы, но без успеха – рука у нее была «не зеленая» – ничего не приживалось и не росло. Осенью помогала закатывать банки. Она больше по вареньям была мастерица, а Никитична – по соленьям.
После сборки урожая Никитична чувствовала себя кормилицей и насильно отдавала половину банок товарке.
Так и жили. С утра отправлялись в магазин, после обеда – на прогулку, а вечером вместе ужинали и смотрели сериал. Концерты смотрели врозь: вкусы разные. Никитична – День милиции по Первому каналу, Матвеевна – классику на «Культуре».
Сын Никитичны жил в Москве, на другом конце города. Иногда навещал ее. Чаще всего один. Когда с ним приезжала невестка или внучка-студентка, Никитична расстраивалась. «Сидит и рыскает глазами по всем углам – что выбросит, что оставит, какой ремонт сделает после меня», – это про невестку. А про внучку: «Копия матери! Ей не я нужна, а квадратные метры. Спит и видит, когда вечеринки тут будет закатывать».
После таких семейных визитов соседка плохо спала, жаловалась на давление. Хотя сына любила до дрожи и откладывала часть невеликой пенсии на похороны, чтобы не побеспокоить его своей смертью.
Сын же Матвеевны, умница и красавец, еще в лихие 90-е уехал в Америку и остался там. Сначала обустраивался несколько лет, потом женился. После вызвал мать. Матвеевна побыла месяц и вернулась обратно.
– Чужая я там, понимаешь? – делилась она с подругой, – Славик весь день на работе, а мне делать нечего. Английский я не знаю, общаться не с кем. Нет, невестка замечательная. Со мной как с королевой. Всё делает сама, помощи от меня не ждет. Старается, русский учит. Но вот если бы была из наших, да еще внуков бы мне подкинула, я бы не возвращалась. А так… плохо мне там, скучно…
На исходе пятого года совместного сосуществования, Матвеевна как-то не пришла на ужин. Никитична, разволновавшись, побежала наверх.
Матвеевна лежала на пороге без сознания. Хорошо, что дверь была открыта – видимо, инсульт с ней случился, когда она открыла дверь, чтобы пойти к соседке. Иначе произошло бы непоправимое: пока выломали дверь, помочь уже не смогли бы.
Пока лежала в больнице, Никитична от нее не отходила. Отлучалась лишь что-нибудь приготовить да помыться.
Потом начались долгие месяцы реабилитации. Приехал Славик, нашел матери невропатолога, сиделку, специалиста по лечебной физкультуре и логопеда.
От сиделки дружно отказались. Никитична даже обиделась, когда сын соседки предложил ей деньги. «Ты, главное, врачей оплачивай, а я что – чужая, что ли?»
Матвеевна старалась изо всех сил, но выздоравливала плохо. И характер у нее испортился. Иногда, намаявшись с ней целый день, Никитична возвращалась домой, обливаясь горькими слезами. Грозила в темноту кулаком: «Вот позвоню Славке, пускай сиделку ищет! Мочи моей больше нет с тобой!»
Но утром опять обреченно шла к подруге, как на работу.
Матвеевна и сама чувствовала, что своими капризами перегибает палку, однако ничего сделать не могла, а только гладила ладонь подруги здоровой рукой да плакала одним глазом.
Новый год встретили вместе, хоть Матвеевна и уговаривала соседку поехать к сыну. «Ой, кому я там нужна, Матвейна!» – отмахнулась та и занялась новогодним угощением.
Матвеевна