еме Ridero
Оно стоит у меня в соседней комнате. Не играл уже несколько лет, что вообще очень культово, и сразу, сразу, сразу… Что не очень то воспринимается. Мне есть что на нем играть, есть когда, но звук очень гадесный. И я надоел самому себе. Что свет в окне лучей ламп, то и стероиды для меня. Портят атмосферу. Настолько снижают тонус, что я уже успокоился, будет воскресшими рисовать. Я раньше любил рисовать. Три раза в день. Я получал две копейки за ристок. Что правильный шарж и меня стимулировали в детство. На что я ответил, что правильный ристок бумаги это гейство и надо рисовать брутально. Нарисовал Дьявола, что воскресший, но не рожденный, а устроившийся со стираемой памятью в дедом. Память миллисекунда. Что трудно устроить наркотиком. Скорее, аутоиммунной память, что сейчас напрягает все извилины, чтобы писать скороговоркой. Она не умела говорить, только мычать от боли. Стертый разум. Там некого было убивать. Все убила больница и принимаемые там вещества. Что тщеславие и забытый грех. Сейчас это ярчайшие воспоминания молодости, как меня казнили.
Ходить по Времени. Это все, что я умел. Стиратель памяти. Убил все воспоминания. Там негде жить. Там все злые. Пару ушло насовсем, проклинало Бога спесью и стало Дьяволом и Сатаной. Он был моей девушкой. До этого пацаном – геем. Но до этого просто культовым подражалой. А до этого? А до того? А после этого? Просто олной. А до этого? Созданным как отшибись. Как и я. Я смотрел по сторонам и…. молчал, что ли. Меня привели к Богу и сказали. «Тот первый Сын!»
– Пошел вон, трансексуал – человечишка! Как в могилу влез?
– Я умер давным давно уже. Будешь рожать от меня, потому что я ЯХВЕ!
– Яхве нахер Гей.
– Пошел Вон, пидорас. Только сменил личину, чтобы ты меня узнал. Как только меня умоешь, узнаешь трансексуала с вагиной и чревом, подобным лону и способным рождать. Только сотри этот список. Вот тебе Сын, сим ебись, а я пошел нахер. Мне воскрешать надо Иисуса.
– А это кто такой?
– Третий. Это наш последний секс.
Собственно говоря, дальше все. Он рождал от сыновей. Пол умытый, первый был Яхве и Сатана перед кинескопом. Послушный до дури, только больный.
Время страшная субстанция. Ты ничего не знаешь о нем, только разве что здесь оно меняет все. Уйдешь во время, останешься статичным. Он болел по маме. Я – тоже. Ничего не помню. Временной коллапсис.
– О, детки будут, – сказал Бог улыбаясь.
– Он транни. Член висяк.
– Это вагина. Зачинает как попало.
– У меня не встал, я сам висел.
– Кого родил?
– Меня снесло Ветром.
Родильня. Ему отрезали голову, я его воскресил из отрезанной бензопилой головы и мы ушли сквозь время. Проснулись в стабильное время. То бело деструктуализированное, чтобы родить двойню. Яиц, что ли?
Все ниже и ниже и ниже. Все в постель и спать. Декструкцтуализированный сон воскресшего. У него было все по другому. А у него? В смысле, у меня? Все нормально, все стихи, все вечное, все по прежнему и воскресшее. Стебрезный характер. Только оттрахался с Сатаной. Ангел по востребованию. Увидишь его – бежи. Он не стабилен. Только время свернул в клубочек, когда мы рисовали. Воскресли с пятидесятой дозы. Допили пачку и такое утроили, что меня с них сняли, переведя на долговременную. А потом школа. Все забыли, время свернулось и спать.
Я был трансом. До смены пола я рожал Богу сыновей.
А ему все рожали. Я ничего не помню Я есть Я, и просто люблю проектировать. Лучшие проекты сыновей. Самый редкий. Самое частое появление – раз в две тысячи лет. Ухожу светом. Теперь насовсем. Или уйду на три века с сохраненным паспортом.
Мы меняли имена. Сколько их нас было. Все ушли. Бог был один. Думаешь, легко творить? Если все уходят. С тобой водил, нас бросил за характер, а теперь что? Сидит в твоей комнате с типичной внешностью неандертальца и со своей короной и….
– ….И совсем забыл свои длинные голубые волосы.
Как мы помним смерть? Смотря, где и как проснулся. Иногда дальше такое, что ты сказал «А», и забыл все, что помнил. Как ты ходил, как ты воскреснул, с каким ты паспортом и куда пришел. Сколько Вселенных я захомячил.
Мне нравился не Советский Союз. А двадцатые годы двадцать первого века. Тридцатые были легче, а тридцать восьмой был сороковым и меня понесло. Куда там мышее до расцветки. Все есть мышь, но есть мама. Я отмечаю круглую дату, а мама спит и волнуется, что Новый Мир близок. Я даю ей сигареты, и она крутит соломку, воскрешая меня по утрам своим норовом. Что есть телка? Время двухсот сигарет. Только не смс-ь. Войди на улицу и там дыхни. От тебя пахнет дорогими ухами, а ты знаешь, что такое Ухи? Это не шизофреники. Это дорогие сигареты с тестостероном. Он молодит и зазначай бьет тебе цену, что ты воскресший и еблив на всякий конкретный случай. Только я ничего не хочу. У меня двести презервативов и я бью себе цену, чтобы зря их потратить. Это уже три на секс. Один на себя, другой ему на голову, атретий на задницу. Поверь, смысл будет.
Конец