еся внизу, и на проплывающий под крылом грязный порт Ла Гуаира.
Через полчаса, или чуть дольше, таксист, что гнал всю дорогу как помешанный, выгрузил мои вещи и заодно меня перед входом в отель. Все это время он настойчиво старался внушить мне мысль, что лучше остановиться в новом здании «Каракас-Хилтон», но я предпочел «Таманако», чей бассейн, особенно в полуденные, самые жаркие часы, безо всяких сомнений, есть самое приятное место во всем этом городе.
Выйдя из душа, смыв с себя дорожную грязь, я почувствовал себя гораздо лучше, подошел к большому окну, откуда открывался вид на тот самый бассейн, на сады и на сам город, раскинувшийся на фоне горы Авила. Наступал вечер, и не думаю, что где-нибудь в мире существует какая-нибудь другая столица, чьи закаты по своему великолепию могли бы сравниться с закатами над Каракасом, и каждый раз на небе разыгрывается единственное в своем роде, неповторимое зрелище, которым я никогда не устаю любоваться.
А спустя всего лишь несколько минут я уже стоял на пороге дома моего брата, не ведавшего о моем приезде, хотя, скорее всего, он догадывался о том, что в какой-то момент я все-таки объявлюсь, поскольку заранее посвятил его в детали моего проекта «Операция Ноев Ковчег».
Идея этого проекта зародилась здесь же, в Венесуэле, но «корни» его тянутся далеко к другому континенту, к Африке. Прожив там много лет, я на собственном опыте убедился, насколько оправданы опасения, что со временем, не в одночасье конечно, а понемногу, потихоньку, но вся чудесная африканская фауна просто исчезнет с лица земли.
Спустя всего лишь одно столетие половина территории Черного континента, где раньше обитали дикие животные, опустела. А в тех места, где они еще встречаются, выживая как получится, их численность составляет менее одной четвертой от прошлого изобилия.
Даже за то время, не больше чем половина моей жизни, все изменилось самым драматичным образом, и я отлично помню, как в начале пятидесятых годов стада газелей, антилоп и страусов свободно бегали по бескрайним просторам равнин Сахары. А сейчас, во время моей последней поездки в тот же регион пустыни, я ехал день за днем и за все это время не увидел ни одной газели, ни одной антилопы, и даже не было следов, указывающих на то, что здесь когда-то обитали страусы.
И самое грустное заключается в том, что сама пустыня не изменилась, и условия жизни животных, чему я был свидетелем много лет назад, совершенно не ухудшились. А причиной их исчезновения, однозначной и очевидной, можно считать неукротимую страсть человека стрелять во все, что живет и движется.
Пока Испания удерживала протекторат над Марокко и Сахарой, большинство чиновников и военных, обосновавшихся в тех местах, в основной своей массе, любили и относились с уважением как к самой пустыне, так и к ее обитателям. Им нравились те пустынные земли, хотя многие из них были охотниками, но в то же время они умели уважать законы природы, прекрасно знали как и когда можно было стрелять по животным, а когда этого делать не стоит.
Отказавшись же от протектората в Марокко, на территорию Западной Сахары хлынули военные и разнообразные чиновники, для которых это назначение было лишь обязанностью, да и то мало приятной, для них эти земли были чужими и к ним они не испытывали ни любви, ни даже малейшей привязанности, и самым доступным способом побороть скуку для тех людей было стрелять во все, что движется и шевелится.
В тот день, когда Марокко получила свою долгожданную независимость, старая Сахара, полная романтики путешествий на верблюдах «мехари», многочисленных караванов и сказочных ночей у костра, умерла, а с ней канули в Лету и огромные стада, что до этого паслись среди песков.
Но это лишь была одна из многочисленных причин, приведших к тому, что за сто последних лет дикие животные медленно, но постоянно, исчезали на бескрайних просторах Африки.
Когда-то на севере континента обитали слоны меньшие по размеру, чем их родственники в других регионах, но более приспособленные к здешним суровым условиям, и кого люди приручали уже в глубокой древности, но потом их количество начало стремительно сокращаться, пока последний экземпляр не умер в начале двадцатого века в маленькой деревушке в Тунисе.
Чуть позже, где-то в тридцатых годах двадцатого века, умер последний представитель легендарной разновидности берберийских львов, несравненно более величественные и красивые, чем его собратья с Юга, прославившиеся из-за своей высокомерной, царской внешности и густой, черной гривы, спускающейся до середины груди. Затем пропали египетские газели, из которых уцелело не более сотни экземпляров, исчезли «нью с белым хвостом», выжило лишь несколько штук в неволе, а «зебры Буршеля» и «голубые антилопы» были истреблены полностью, все до последнего животного. «Антилопы-лира» – как их еще называют «бонтебок» – исчезли вместе со своими родственниками антилопами-«блесбок». Все, что от них осталось – это несколько чучел, хотя всего пару столетий назад их многочисленные стада, в буквальном смысле этого слова, покрывали огромные территории на юге Африки.
И так это будет скучно и грустно продолжать перечислять все те виды, что уже исчезли навсегда, и которые, как бы мы этого не хотели и как бы