Сальма. Евгения Смирнова

сь на двадцать лет назад, в то далекое время, когда мне было тринадцать, и мечтала я тогда совсем не о последней модели Айфона, а о пустой кассете «Sony», на которую моя подруга переписала бы альбом Губина, привезенный ее отцом из Москвы. Дверь в комнату внезапно распахнулась и молодая женщина в цветастом платке, затейливо завязанном на макушке, поманила меня внутрь. Сердце забилось сильнее, а на щеках выступили красные пятна, как это зачастую случалось во время сильного волнения. Хоть бы кровь носом не пошла. Я прижала к груди небольшой клатч и неуверенно шагнула внутрь.

      Старенький пружинный диван, кресла с узкими деревянными подлокотниками, абажур с пластмассовыми висюльками в виде маленьких человечков и круглый стол, устланный мягкой коралловой скатертью. Мой любимый цвет. Сальма улыбалась, обнажая ровный ряд золотых зубов, бахрома на платке легкими волнами расходилась то вправо, то влево, когда она говорила. Глаза темные, не пойму какого цвета, потому что боюсь посмотреть на нее в упор. Она не спрашивает меня ни о чем, берет свои разноцветные бусы и тяжело бросает их на стол, что-то шепчет на незнакомом мне языке. Я сижу на стуле неподвижно, все так же крепко прижимая к груди черный прямоугольник. Наконец она открывает глаза и пристально смотрит на меня.

      – Ты пришла ко мне за ответами, – говорит она неожиданно низким голосом.

      Я киваю. Во рту почему-то пересохло и я с вожделением думаю о маленькой ледяной бутылочке воды, оставшейся в машине.

      – Говорить тебе ничего не буду, ты ведь все равно словам не поверишь, – продолжила Сальма, – дай мне руку, я тебе покажу.

      Она протягивает ко мне большую грубую ладонь. На среднем пальце блестит широкое золотое кольцо с непонятными рисунками и буквами. Я разжимаю руки, и клатч с шумом падает мне на колени. Я вздрагиваю. Моя рука крепко сжата ее ладонями.

      – Закрой глаза, – приказывает она.

      Я закрываю, не могу не закрыть.

      Яркий свет. Он слепит меня. Я ожесточенно тру глаза, и, наконец, могу их открыть. Светлая юбка, с мелкими темно-синими цветами и моя рука на ней. Я осторожно сжимаю ткань, не понимая, как мои джинсы за мгновение могли превратиться в юбку. Морок. Вокруг высокая трава и где-то совсем рядом шумит река, я отчетливо слышу ее течение. Это место до боли знакомо мне. Откуда?

      – Кажется моему велосипеду крышка.

      Я оборачиваюсь и вижу его. Дима.

      – Ты что? – спрашивает он, оторвавшись от своего «искалеченного друга».

      Я быстро отвожу взгляд. Не может быть! Это тот самый день, когда я сделала своей первый неправильный выбор, струсила. Я вспоминала этот день, час, мгновение потом много лет, и корила себя.

      Мне четырнадцать. Маленький, но уютный домик, вокруг яблоневые сады, недалеко река, она холодная, быстрая, много водопадов. Лето. Сестра и брат. Еще живы бабушка и дедушка. Добрые дедушкины глаза, и ласковые бабушкины руки. Велосипед. Ветер. Дорога. Я смеюсь, мне хорошо. Рядом он, Дима, худенький, в застиранной футболке и в заштопанных на правом колене штанах. Мы летим с горы, ветер свистит в ушах, он впереди. Он смелее, сильнее, быстрее меня. И вот мы уже на лугу. Далеко. Его штаны разорваны на левом колене и видна рана, из которой сочится кровь.