emphasis>
И если так случится, примите мое последнее объятие.
Не гадай, суждена ли с тобой нам дорога назад —
И с порога сумей остающимся вновь улыбнуться.
Запрети себе думать о смерти, шагая в Закат:
Просто верь, что она у нас будет – возможность вернуться.
Потому что прощаться навеки – оно не для нас,
Потому что есть те, кто нас ждет – и поклялся дождаться…
Ставки, как никогда, на кону высоки в этот раз,
Только нет у нас права в бою нынче дрогнуть – и сдаться.
С легким сердцем отбрось то, с чем стало расстаться не жаль,
Но не рви тебя к жизни земной привязавшие нити…
…Снова пламя свечей отражает алатский хрусталь,
И срывается с губ, дорогих до озноба: «Живите!..»
И гитара звенит, и горчит на губах вкус вина…
Сколько было всего за плечами, что нас не сломало?
Слышишь? Вспомни об этом, вино допивая до дна,
Прежде чем разобьем мы с тобой на удачу бокалы.
Мы долюбим еще, досражаемся – и допоем…
…Там, за гранью, где с явью смыкаются морок и небыль,
Будут тропы, вперед уводящие – за окоем,
И в конце этих троп – моря блеск, а над тропами – небо.
Не развяжется то, что завяжем мы крепким узлом,
Пусть схлестнуться с бедой— это дело всегда непростое.
…И, пока не созреют каштаны в Осенний Излом
И рябин не зажгутся костры, хоронить нас не стоит…[1]
Пролог
ЗИМНЕЕ ЗАТИШЬЕ
Жизнь не является работой:
безостановочная работа
может свести с ума.
Глава 1
Кипара. Урготелла
1 год К. Вт. 9–10-й день Зимних Ветров
Пегие от снежных пятен поля и облетевшие колючие изгороди прикидывались незнакомыми, а ведь мадокским трактом маршал Капрас уже проезжал. Минувшим, чтоб его, летечком. И река, нынче разжиревшая от дождей, и стерегущее поворот здоровенное дерево, и трактир, где стало известно о налете на мельницу, – это все уже было. Глаза узнавали, память подтверждала, но маршал отчего-то ощущал себя возникшим ниоткуда и едущим в никуда. После Белой усадьбы он себя чувствовал похоже. Тогда в съежившемся от безнадежности мире не осталось ничего, кроме ушей коня да полускрытой туманом спины рысящего впереди солдата, но из ставшего кошмаром имения они все же возвращались ночью.
– Помните? – тихо спросил державшийся рядом Агас. – Поворот на мельницу.
– Еще бы! – огрызнулся Карло и очнулся. – Каким очевидным тогда все казалось! Сейчас бы так…
Куда уж очевидней! Сдать захваченных мародеров местным властям и лететь к Паоне – присягать новому императору и вместе с ним ждать весны, готовясь дать бой язычникам. Уцелевших разбойников в самом деле сдали, как положено, но дальше все пошло вкривь и вкось. Злокозненные шайки множились, местные власти умоляли о защите, а Паона с каждым присланным циркуляром становилась непонятней и неприятней.
– Мой маршал, – забеспокоился Агас, – ведь вы же решили?
– Решил, – кратко подтвердил маршал и, прекращая разговор, дал Солнышку шенкеля. Увести корпус, тем самым лишив защиты две, если не три провинции, было немыслимо, но чувствовал себя Карло омерзительно. Нечто подобное испытывают совестливые женихи, готовясь разорвать помолвку с не ожидающей бегства невестой. Император тоже не ожидал, по-прежнему числя командующего некогда Малым, а ныне Славным Северорожденным корпусом усердным служакой и добрым подданным. В таковом качестве маршал Капрас регулярно получал рескрипты, и в них не содержалось ничего, требующего от совести немедленно сорвать перевязь. Кроме осеннего распоряжения о выявлении и преследовании кагетских пособников, главными из которых, как ни крути, выходили сам Карло и укрывший Гирени мирикийский епископ.
«Возмутительный и богохульный» Баата это тоже понимал, потому и предложил тайную встречу у Гидеона Горного. Капрас поехал и услышал, что любящий брат готов немедленно забрать родную кровь в Кагету; так готов, что Карло почти поверил в немыслимое родство.
Потерявший почти всю семью казар и впрямь мог счесть Гирени чудом спасшейся единокровной сестрой. Не имевший вовсе никакой родни маршал отдать обретенную на старости лет «сваю женшчину» не мог, о чем и сказал. Казар возликовал и тут же дал согласие на брак, огорошив будущего зятя чудовищным приданым. Кагетская женитьба оборачивалась тысячами полновесных монет, сотнями коней, десятками драгоценных ожерелий и четырьмя рубиновыми