ткрыл глаза. Осторожно повернул голову, чтобы не разбудить жену.
Утреннее солнце окутало лицо и фигуру женщины. Она лежала нагая, сбросив простыню, и выглядела отдохнувшей и прекрасной. Золотые завитки покрывали ее венерин холм. Она была на последних неделях беременности, живот почти вдвое больше обычного. Он окинул его взглядом. Кожа натянулась и блестела над драгоценным грузом, спрятанным под ней. Он увидел легкие движения ребенка в утробе, и у него перехватило дыхание от любви к ним обоим: к его женщине и к его ребенку.
– Перестань пялиться на мой большой толстый живот и поцелуй меня, – велела она, не открывая глаз. Он усмехнулся и наклонился к ней. Она обеими руками обняла его за шею, и, когда ее губы раскрылись, он почувствовал ее сладкое дыхание. Немного погодя она прошептала:
– Ты не можешь держать свое чудовище на привязи? – И потянулась рукой к его промежности. – Даже ему следует понять, что сейчас мест в гостинице нет.
– Убери руку, бесстыжая!
– Подожди пару недель, и я покажу тебе, что такое «бесстыжая», Гектор Кросс, – пригрозила она. – Позвони на кухню, пусть сварят кофе.
Пока ждали кофе, он встал и отдернул занавески, впуская солнце в комнату.
– Лебеди в мельничном пруду, – сообщил он. Она села, обеими руками поддерживая живот. Он сразу вернулся к ней и помог встать. Она взяла с кресла свой синий атласный халат, набросила, и они вместе подошли к окну.
– Я такая неуклюжая, – пожаловалась она, завязывая пояс. Он встал за ней и обеими руками осторожно обхватил ее живот.
– Кто-то опять толкается, – прошептал Гектор ей на ухо, потом осторожно прикусил мочку ее уха.
– Я чувствую себя большим футбольным мячом. – Она ласково погладила его по щеке.
Они молча смотрели на лебедей. Самец и самка в лучах раннего солнца казались ослепительно белыми, а трое молодых – грязновато-серыми. Самец изогнул длинную гибкую шею и погрузил голову в воду, чтобы добраться до водяных растений на дне пруда.
– Они прекрасны, правда? – спросил он наконец.
– Одна из многих причин моей любви к Англии, – прошептала Хейзел. – Какая замечательная картина. Надо заказать такую хорошему художнику.
Прозрачная вода переливалась в пруд через каменную плотину. Можно было заглянуть в нее и на глубине десять футов увидеть очертания форели, лежащей на дне, устланном мелкими камешками. Пруд окружали ивы, касавшиеся поверхности длинными косами. За прудом ярко зеленел луг, а на нем паслись овцы, белоснежные как лебеди.
– Прекрасное место, чтобы растить нашу малышку. Знаешь, ведь поэтому я его и купила.
– Знаю. Ты уже много раз говорила. А вот почему ты так уверена, что это девочка, не знаю. – Он погладил ее живот. – Не хочешь точно узнать пол, а не гадать?
– Я не гадаю. Я знаю, – уверенно ответила она и накрыла его большие смуглые руки своими.
– Спросим Алана, когда утром будем в Лондоне, – предложил он.
Алан Донован – гинеколог Хейзел.
– Ты ужасный зануда. Не смей спрашивать Алана, все удовольствие мне испортишь. Надень халат. Ты ведь не хочешь напугать бедную Мэри, когда она принесет кофе, – ласково сказала Хейзел.
Немного погодя в дверь тихо постучали.
– Войдите, – сказал Гектор. Вошла горничная с кофейным подносом.
– Доброе утро! Как вы и ваш маленький, миссис Кросс? – спросила она с чудесным ирландским акцентом и поставила поднос на стол.
– Все в порядке, Мэри, но, кажется, я вижу на подносе печенье? – спросила Хейзел.
– Всего три штучки.
– Пожалуйста, унеси.
– Две для хозяина и всего одна для вас. Чистый овес. Без сахара, – жалобно проговорила Мэри.
– Будь добра, Мэри, сделай так, как я прошу. Унеси.
– Бедный малыш, наверное, умирает с голоду, – проворчала Мэри, но взяла тарелку с печеньем и вышла. Хейзел села на диван и налила в чашку кофе, черного и такого крепкого, что его аромат заполнил всю комнату.
– Боже! Как вкусно пахнет, – печально сказала она, протягивая кофе. Потом налила в свою фарфоровую чашку теплого снятого молока без сахара.
– Фу! – с отвращением воскликнула она, пригубив молоко, но выпила его залпом, как лекарство. – Чем займешься, пока я буду у Алана? Это ведь не меньше двух часов. Он очень дотошен.
– Мне надо отвезти охотничьи ружья к Полу Робертсу на хранение, потом примерка у портного.
– Не будешь гонять на моем прекрасном «феррари» по Лондону в утренний час пик? Не хотелось бы, чтобы на нем появилась вмятина, как на «роллсе».
– Ты вечно будешь мне это припоминать? – Он в притворном гневе развел руками. – Та глупая баба поехала на красный свет и врезалась в меня.
– Ты страшно лихачишь, Кросс, и знаешь это.
– Хорошо, поеду по делам на такси, – пообещал он. – Не хочу, чтобы меня принимали за звезду футбола в твоей машине. Все равно меня ждет мой новый «рейнджровер».