я же – материя тонкая, почти неосязаемая. Она обнажает все нервы и чувства, заставляет вложить в каждый эпитет, метафору или перифраз особый смысл, свой внутренний взгляд на то или иное явления, при этом стараясь не повторяться, и если уж подражать чему-то, то подражать великому и в своей манере. Все, что содержится в этом коротком сборнике я написал, балансируя между глубокой внутренней болью и борьбой моего разума с помутнением рассудка.
Эти стихи – совсем не обо мне. Вернее, и обо мне тоже. Они обо всем, о чем я когда-либо думал, о том, что в определенные периоды моей жизни наблюдал, переживал или просто о том, о чем мне захотелось пофантазировать. Они обо всех нас, и ни о ком из нас. Они о том, что есть у каждого, и о том, чего ни у кого из нас никогда не будет.
Меня зовут Валерий Орловский, на момент написания мне двадцать девять лет, и я нахожусь на руинах жизни, которую разрушил собственным эгоизмом, цинизмом, непониманием и отрицанием. Этот сборник – моя исповедь. Моя извинения. Мои слезы. Эпитафия для моего прекрасного и ужасного прошлого. Мои муки по счастью…
Приятного хождения по рифме!
Движение
Продираюсь по прямой. Кривой?
Выгибаюсь неестественно.
Я один? Или чудится? Никто со мной.
Я скала. Я корыто, потерпевшее бедствие.
Кровь внутри и снаружи. Мысли в жестком клубке.
Не распутаешь, не запутавшись.
Захлебнусь в мутной луже, покрестившись в реке
На потеху меня не послушавших.
Жизнь в кармане штанов, надоевших давно
Непроглаженной грязною стрелкою.
Выпад волос седой и дурак на таро.
Не рассмотришь себя за подделками.
Продираюсь по кривой. Прямой?
Выгибаюсь неестественно.
Я один? Чья-то тень за моей спиной.
Я графит. Я алмаз. Я совсем невещественный.
Провинциалка
Ладонь задела холод батареи,
Разрядом пронеслась по коже рябь.
За ней в окно квартиры на алее
Исподтишка свинцом следила хлябь.
Она касалась пальцами ключицы
С задумчивым упорством карих глаз,
И представляла улицы столицы,
Где жизнь так восхитительно неслась.
Провинциальный ток забытой ямы,
В которой угораздило ей жить,
Ее бесил. Да, если бы не мама
Никто б не смог ее остановить.
Ей грезились застолья и мужчины,
Что не скупились бы ее любить.
А здесь… Здесь словно кожа из резины,
Здесь все стремится скукой изводить!
Так год за годом новые морщины
Стирали блеск приличной красоты.
Не появились новые мужчины,
Для маминой могилы ждут цветы.
Стоять… Вот где была ее ошибка.
Искать пропажи, тяжело вздыхать,
Забыть людей на пожелтевших снимках…
Без смысла жизнь со смыслом представлять.
Войне
Под знаменем вечности
Землею присыпаны…
Весь импульс в конечностях
Затих неожиданно.
Тут пеплом и порохом
Вся твердь припорошена.
Каким алчным молохом
Они в бой заброшены?
Здесь смерть без согласия
Стравила их гончими.
В немом безобразии
Сраженье окончено.
Чьей волей отеческой
В огонь дети брошены?
Чей суд человеческий
Их сделал безбожными?
Вся жизнь в перекрестии,
Где сгинешь без вести,
Нет в мире бесчестия,
А в войнах нет чести.
Павший
Свернет недовольно с кошачьим проворством
Комфорт бденнострастный с прямой колеи –
На вздохе безвольном с налетом притворства
Простак канет в бездну с небесной скамьи.
На замкнутом круге слепой автострады
Промчится скупою секундою век.
Недели-подруги вдруг стали не рады,
Сгрудя на руинах безумный хай-тек.
И в выбитых стеклах беззубых построек
Скользнет скудный дух в одиноких страстях,
На снимках поблекших в миг частых попоек
Мелькнут незнакомцы в облезлых тенях.
Боль – вздор,