авке в Праге, и вдруг резко потерял мысль, забыл, о чём думал и… не вспомнил больше уже никогда.
Она сидела на маленьком стуле и делала наброски на листе бумаги. Голова, чуть склонившаяся вниз, прядь выбивающихся волнистых волос, приоткрытые алые губы что-то шептали, острые, плотно сжатые колени.
Я остановился, и стал смотреть на неё: как на цветок, впервые раскрывающийся миру, как на тайну бытия, которую вдруг нашептал мне ветер.
– Что ты рисуешь? – Я не заметил, как подошёл к ней совсем близко.
Она подняла глаза – две вселенной, конца которым никто никогда не сможет найти – и улыбнулась.
– Меня, кретин! Отойди и не мешай – я ей уже заплатила! – Бесформенная жировая масса, удерживаемая платьем от растекания по улице, сидела рядом и смотрела на меня.
– А сколько стоит твоя работа? – Я смог бы как минимум полчаса законно любоваться ею и не вызывать при этом никаких подозрений.
– Я уже ухожу – завтра приходите и я обязательно нарисую.
– Понял! Проваливай и не мешай ей работать! – Масса опять блеснула на меня своими глазками-точками.
– Зачем вам ваш портрет, уважаемая? Вы не обрадуетесь тому, что там увидите! Я приду завтра.
Моя художница, не поднимая глаз, утвердительно качнула головой.
Сейчас я даже не могу описать, чем занимался весь следующий день. Помню только, что казался он мне бесконечно длинным – за какое бы занятие я не брался, все только липло к рукам и нарочно тянулось, как смола.
«Вдруг она не придёт? Или будет где-нибудь в другом месте, и мы с ней не встретимся?» Я уже забыл, что можно испытывать такое волнение. В итоге, продумав все возможные варианты событий, хлебнув вина, я направился в парк.
Её не было. «Так я и думал – она не придёт! Это мне просто показалось. Девушка… Рисунки… Такого не бывает.» Я развернулся и медленно пошел к выходу.
– Вы пришли? – шокирующий удар крови – всеми своими капиллярами я ощутил это бешеное движение к своему сердцу и обернулся. – А я сегодня с другого входа сидела – там больше народу.
Она стояла возле меня спиной к солнцу и вся сияла! Платье, просвечивающиеся и терзаемое ветром, запутанные длинные волосы, маленькая острая грудь, выступающая кость бедра, обтянутая голубыми цветами – я вдруг понял, что безумно хочу ею обладать прямо сейчас.
– А я искал тебя здесь. Нарисуешь меня?
Чистые листы за спиной – ангел с одним крылом – и набор простых карандашей в руках. Со мной ли всё это?
– Нет, вы снова опоздали, – она смотрела на меня, улыбаясь, и не думала уходить.
– Ты куда-то торопишься? Я же заплачу тебе. Почему ты отказываешь мне во второй раз?
– Потому, что вы совсем не хотите, чтобы я вас рисовала! – Она склонила голову набок и посмотрела на меня оценивающе.
– Да ты что! А чего же я хочу?
– Меня! – она ответила, ничуть не смутившись.
«Бог мой! Не хватало ещё, чтобы она оказалась…»
– Нет, это не то, о чём вы подумали, – она засмеялась, опять-таки, без доли смущения. – Просто я уже долго рисую и знаю этот взгляд. – Она достала свои листы.
– Наброски и отказники – сегодня их не так много, – и, присев рядом на лавочку, принялась их внимательно рассматривать.
– Как тебя зовут?
Она, как в тот, первый раз, подняла на меня свои глаза-вселенные. Её взгляд не выражал ровным счетом ничего – пустота и бездонность.
– Адель.
– Адель? Необычное имя – никогда такого не слышал. – Я сел рядом с ней.
– И не услышите больше – я на следующей неделе навсегда уезжаю отсюда!
Она сказала это с каким-то непонятным выражением, как будто хотела вызвать у меня зависть что ли.
– Куда, если не секрет?
– Мы с братом едем в Чехию, – она стала что-то рисовать на бумаге, посматривая на меня исподлобья.
– Ты меня рисуешь? – Я чувствовал, что она не хочет уходить и, поэтому пытался завязать разговор.
– Нет, не вас – ваши губы. Я всегда рисую губы людей – они многое могут рассказать о своём хозяине. – Она улыбнулась двузначности произнесённой фразы.
– И о чём же говорят… твои губы, – я знал, что спрашивать о своих, было бы слишком предсказуемо.
– Я так и знала, что вы об этом спросите!
Она опять улыбнулась, откинула прядь волос, поправила спадавшую бретельку платья и, продолжила резко черкать карандашом по бумаге.
– И все-таки, – я не унимался – мне так хотелось знать, как же оценивает себя этот чертёнок.
– Не знаю, никогда их не рисовала, – она раскусила мой «коварный» план.
– Вот!
Она протянула мне листок бумаги: на тёмном заштрихованном фоне, как будто выдавленные из бумаги, белели губы. Красивые, пропорциональные – они были слишком идеальны, чтобы быть моими, но в целом рисунок смотрелся впечатляюще.
– Ну,