Безымянный переулок. Ирина Владимировна Соляная

радку должников и сказала какому-то мужику в очереди: «Это дворничихи Нестеровой девка. Она того. Мать на трех участках работает, а девка одна шатается. И как ее вообще одну отпускать?»

      Клава знала, что теперь ей попадет и от мамы, потому брела домой медленно и размазывала слёзы с соплями по лицу. Клава не могла выполнить ни одной маминой просьбы в точности. А каждая просьба начиналась со слов «Дал же бог муку!» Что это означало, Клава не знала. Иногда мама говорила: «Горе ты мое, камень на шее» и после таких слов ей становилось особенно страшно: мама могла шлепнуть, а могла и карамельку дать. Страшные слова, никогда не поймешь, к чему ведут.

      Клава свернула в переулок без названия, она знала, что там не водятся мерзкие девчонки из её подъезда. Они учились в средней школе, а не в коррекционной, и потому обижали Клаву. Встречаться с ними совсем не хотелось: толкнут, обзовут, выдернут ленту из косовато заплетенной косы, платье испачкают, чего доброго сметану на асфальт выльют. Из переулка можно было легко попасть к черному входу в старинный дом, а там, в полуподвальном помещении, обитала Клава и ее мама-дворничиха.

      В переулке, словно поджидая девочку, стояла молодая женщина в клетчатом платье и остроконечной широкополой шляпе. Клава разинула рот и остановилась.

      – Я вас приветствую, юная леди, – сказала женщина и широко улыбнулась. Во рту сверкнули золотые зубы, признак богатства и недоступности.

      – Зыдырасьте, – кивнула Клава и перестала хныкать.

      – Я вижу, что вы чем-то расстроены? Не могу ли я помочь в вашей беде?

      Клава молча хлопала глазами, уловив только слово «беда» и «помочь».

      Женщина подошла к ней и наклонилась, приблизив черные косы к самому лицу Клавы. Пахнуло ароматом фиалок, которые были прикреплены к ее зеленой шляпе. Женщина оглядела Клаву и вздохнула. Потом строго сказала.

      – Так-так… Это ты Клава Нестерова? Юным леди не полагается ковыряться в носу.

      Девочка кивнула и вынула палец из носа.

      – Беда твоя не беда, так что плакать нечего.

      Женщина щелкнула пальцами и из бидона выскочили три монетки по двадцать копеек. Женщина на них подула, они засверкали серебряными рыбками и тут же исчезли. Клава не знала, что в тот же миг одна запись из тетради должников тоже словно испарилась, как и факт покупки сметаны придурковатой Клавой из памяти продавщицы Зины.