сломаны, – сообщил Армеец жалобно, но никто из пассажиров «Линкольна» не оценил этого известия по достоинству. – Печет си-сильно.
– Печет, блин?! – завопил Протасов. – Сейчас, бля, не будет! Я тебе башку оторву! Козел безрогий! Куда ты, твою мать, смотрел, е-мое?!
– Он не-неожиданно из отстойника вы-вылетел! – оправдывался Армеец, подразумевая карман на дороге, предназначенный для отдыха водителей и мелкого ремонта автомобилей.
– Сам ты, блин, отстойник! – Протасов обернулся назад. – Вовка, ты как?
Волына сидел молча, уронив голову и привалившись плечом к двери.
– Вовка, блин?! – крикнул Протасов. – Что за пурга?! Эй, Планочник, а ну глянь, чего это с ним?!
Но Планшетов, отделавшийся сравнительно легко – рассечением брови, смотрел в противоположную сторону, на сдвоенные задние колеса «КамАЗа», целиком заслонившие окна иномарки по правому борту. Резина скатов выглядела сильно изношенной, почти лысой, кое-где ее «украшали» вздувшиеся в результате аварии грыжи, заводская маркировка проступала еле-еле.
– 320 R 508 БЦ, – по слогам прочитал Планшетов. – Белоцерковские колеса. Какого хрена, спрашивается, этот пингвин нацепил на «КамАЗ» резину от «КрАЗа»?
– От какого «КрАЗа», бляха-муха, рогомет ты обдолбанный?! – завопил Протасов, безуспешно толкая дверь, наглухо заблокированную колесами грузовика. – О какой такой резине ты болтаешь, плуг?!
– Об этой, – Юрик ткнул пальцем в скат. Для этого ему даже не пришлось вытягивать руку. – Разуй глазки, Протасов. Ты чего, окосел?!
Вместе с глазами Валерий разинул рот. Грузовик перегораживал дорогу, как плотина гидроэлектростанции реку. Правый борт иномарки был смят, точно папиросная бумага.
– Где ты, е-мое, раньше был, со своей дальнозоркостью?! – зашипел Валерий, как только снова обрел способность говорить.
– Он с второстепенной дороги выскочил! – добавил Юрик, пытаясь перелезть через Вовчика, чтобы добраться до незаблокированной двери. Волына не подавал признаков жизни.
– Значится, пипец ему! – зарычал Протасов, предприняв тот же маневр в отношении Армейца. – Эдик, выпусти меня! – Дай я этому чурбану пасть порву!
Армеец, все еще ощупывавший грудную клетку с видом мнительного больного, убежденного в том, что повышение температуры тела на пару градусов неминуемо означает заболевание СПИДом или птичьим гриппом, мимоходом отметил, что незадачливому водителю грузовика крышка, если только Протасов подберется к нему на расстояние вытянутой руки.
– Раздавишь меня! – кричал Армеец через минуту, очутившись под Протасовым.
– Отвянь, Эдик, не до тебя! – след от головы Валерия красовался на лобовом стекле в каком-нибудь сантиметре от изувеченной правой стойки. Придись удар чуть правее, и гематома величиной с грушу Бэра показалась бы ему сущим пустяком. Хоть, очевидно, он уже не смог бы оценить степень невезения, поскольку бы стал покойником. – Ну, гад, порешу на фиг!
Но, экзекуции не суждено было состояться, по-крайней мере в том виде, как рассчитывал Протасов. Не успел Валера протиснуться между Эдиком и рулем, как загремели выстрелы. Армейцу показалось, отовсюду, со всех сторон.
Планшетов, первым выбравшийся наружу, завертелся юлой, размахивая «Люгером»,[1] который вытащил из штанов, но стрелки скрывались в подступавших к дороге зарослях. Целиться было не в кого.
– В-в машину! – крикнул Армеец, запуская мотор. Планшетов все еще пританцовывал на дороге, словно отбивал чечетку, вопя дурным голосом. Эдик бросил сцепление. Раздался душераздирающий металлический скрежет, «Линкольн» заходил ходуном, но не сдвинулся с места. Из-под ведущих колес полетел гравий, в салоне запахло жженой пластмассой.
– Зацепились, е-мое! – заорал Протасов.
– Диск с-сцепления го-горит!
– Плевать на диск, блин, давай назад, валенок!
Под аккомпанемент этой перебранки Планшетов нырнул в салон.
Занятые освобождением «Линкольна» из ловушки приятели совершенно забыли о водителе «КамАЗа», который, собственно заварил всю кашу. И напрасно. Водитель, наконец, объявился в окне грузовика, держа в руке пистолет, который он немедленно пустил в ход. Первая пуля прошила сидение в сантиметре от плеча Протасова, вторая снесла зеркало заднего вида. Посыпались битые стекла.
Ох! – взвизгнул Армеец, хватаясь за лоб. Протасов, лихорадочно шаривший в бардачке, выдернул оттуда «Глок»,[2] полученный у Олега Правилова накануне поездки, передернул затвор и дал очередь по кабине, в мгновение ока опустошив магазин. Водитель исчез в окне, как перевернутая мишень из тира.
– Сматываем удочки, пацаны! – крикнул Планшетов. Это было дельное предложение, которое никто бы не стал оспаривать. Эдик снова ударил по педали газа. На этот раз им повезло. «Линкольн» наконец расстыковался с грузовиком, расплатившись правой передней