, ещё с десяток таких дней.
Сати говорила безэмоционально. Её большие карие глаза буравили меня. Девушка в её положении не боялась ничего, а таких, как журналистка, сидящая напротив, она и вовсе презирала. Этот тепличный цветочек, взращённый на плодородной почве в самом сердце розового, стеклянного инкубатора, не способен прижиться в суровых реалиях её мудрёного мира.
– Я видела их лица. Респираторы и медицинские маски оставались приспущены с того самого момента, когда они осознали, что быть не только услышанными, но и увиденными означает продемонстрировать силу своего духа. Над нашими тяжёлыми головами горело красное солнце, под ногами плавился асфальт, а в руках дымились шашки. Мы боролись за справедливость, но получали удары один за другим. Мы всполошили общественность, вывернули наизнанку систему правосудия, заставили содрогнуться всех тех, кто некогда угрожал нам. Мы знали, что поплатимся за это.
– Мадам Сати, – начала я, зная, что она насмехается надо мной, зелёной и глупой, чертовски неопытной, – с чего всё началось?
– С таких как ты! Слабых, слепых и немых. Как тебя зовут? Ты не представилась. Сразу начала засыпать меня вопросами с мятой бумажки. Это не упрёк, на кой чёрт ты её прячешь?
Мои руки дрожали, а кусок вырванного из школьной тетради младшей сестры листка, вызывал ещё большую жалость к и без того никчёмной моей персоне, из-за чего я постаралась запихнуть этот сраный клочок в карман темно-синих джинс.
– Кристина, моё имя Кристина, – прошептала я хрипло.
– Громче, – отрезала она.
– Что?
– Громче!
– Меня зовут Кристина! – вскрикнула я.
За стеклянными дверьми несколько пар любопытных глаз устремились в нашу сторону. В этой части офисного здания редкие мужчины и женщины в строгих костюмах шныряли туда сюда, думалось, безо всякой причины. Скорее всего, они хотели переговорить о чём-то тайном, сокровенном или же попросту искали место для уединения во время обеденного перерыва. Я сама привыкла есть в одиночестве, а потому понимала их, как никто. И теперь, не смотря на то, что на протяжении восьми минут мы сидели одни во всём крыле, свидетели загадочного, дерзкого диалога не заставили себя ждать. Моя собеседница самодовольно улыбнулась. Я, не зная эту женщину, беспрекословно выполнила её указание. Теперь картина выглядела ещё более дико.
– Кристина, ты хоть понимаешь, что значит родиться в моей стране?
– Я хочу понять, потому и встретилась с вами, – произнесла я тихо.
– Говори со мной громко и уверенно дитя. Бояться не нужно. Читай со своей бумажки.
Внезапно она стала снисходительна, словно поняла, что я лишь та, кто наблюдает за ужасом сквозь экран дорогого ноутбука, сидя на удобном, кожанном диванчике в комфортабельном офисе. Стакан апельсинового фреша по утрам, прогулка с глупым той-терьером, идеальная работа и обеденный перерыв с коллегами, наслаждаясь салатом, в основе которого мягкая печень трески, что тает во рту. После якобы тяжелого рабочего дня бокал вина в роскошных апартаментах и, несомненно, здоровый восьмичасовой сон, пока мир вокруг рушится к чертям. Сати будто прочла мои мысли. Она горько усмехнулась.
– Итак, – собравшись с духом, произнесла я, – что случилось в тот день, когда ваша сестра… Ммм… Пострадала?
И вновь этот тяжёлый взгляд.
– Пострадала? Ты так это называешь, а, красавица? Групповое изнасилование это “пострадала”?! Её честь убили, задушили, а потом сожгли. Осознаёшь? – прорычала она, зная, что ответа дожидаться не станет, – на слуху у людей долгое время висела история Нирбаи. При этом дело моей Пунам успешно сокрыли от зорких глаз, больших ушей и длинных языков общественности да посредственных писак, вроде тебя, Кристина.
Каждый раз, произнося моё имя, она, казалось, пыталась оскорбить или подколоть. Сати была уверена, что полька, сидящая напротив, вдавливала тех, кому повезло меньше, чем ей самой в грязь, старалась затоптать морально, стать на горло, да так, чтобы шансов выбраться из-под грязной подошвы не осталось.
– Продолжайте, мадам, – нарушила я очередную затянувшуюся паузу.
– Она возвращалась домой с работы поздно. Трудоголик, как и ты, видимо, – она ненадолго прервалась и я коротко кивнула, – да, ты такая же. Она была тихой, прямо как ты. Такое ощущение, что даже внешне вы похожи, хотя, возможно, у меня уже помешательство. Я до сих пор помню, как она собиралась в тот день. Её руки шарили по карманам сумочки в поисках ключей и глупое выражение лица заставляло меня смеяться. Она злилась. Ругала меня себе под нос, бурчала, как старуха, а я всё смеялась. В конце концов она развернулась и ушла. Без ключей. Пунам хлопнула дверью и исчезла. Я тогда подумала о том, что если я вдруг уйду вечером, она останется на улице до моего возвращения и от этой мысли мне стало ещё веселее. Теплые ночи тогда были. Постояла бы одна, прокляла б меня страшнее любой ведьмы, набросилась бы и давай в шутку кулаками колотить. И звонкий смех наш покроет землю уставшую. Оживит её… Мог бы…
Я не сомневалась в том, что это лишь начало длинного повествования, невыносимо болезненной