«А че ж, не показать, покажем. Мимо поедем…». На этом общение закончилось. Иногда мужики бросали короткие взгляды, словно оценивая, что за фрукт, этот парень. У околицы мужик, сидевший рядом кабиной, стукнул по ней. Полуторка затормозила. Махнув рукой, мужик указал: «Туда иди, по тропке. Не промахнешься».
Изба стояла на отшибе. Низенькая, покосившаяся, осевшая в землю, она походила на огромный гриб. Из крыши кое-где торчали клочья побуревшей соломы, да и весь её вид напоминал старую, заброшенную баню. По роду деятельности Евсееву приходилось бывать в разных местах и видеть всякое, но сейчас он был удивлен. «Как же здесь можно жить – ни колодца, ни хозяйства хоть какого-нибудь».
Отворив плохо сбитую, висевшую на трех кусках от автомобильной шины дощатую дверь, Евсеев вошел. Сеней в избе не было. Низкая, с черными стенами и потолком, большая клеть едва освещалась маленьким оконцем. В дальнем углу угадывалось какое-то подобие очага. Ближе к оконцу виднелся топчан с наваленным на него тряпьём. Вниз вели две земляные ступени. Пол был также земляной и в избе стоял тяжелый, густой запах. Так пахнет в глубоких подвалах и погребах. Евсеев второй раз за это время подумал, что, должно быть, здесь никто не живет. Его размышления прервал тихий, похожий на стон, возглас: «Пи-и-ть…».
Евсеев успел заметить, откуда шёл голос. Под грудой тряпья, наваленного на топчане, он разглядел бледное, изможденное лицо, впалые щеки и седую, реденькую бородёнку старика. Неожиданно, Евсеев даже вздрогнул, полог, прикрывающий одну из стенок клети, отодвинулся. Оттуда показалась маленькая детская ручонка, держащая помятую армейскую флягу. Из-за полога вышла девочка, лет десяти. Она несмело, но с огромным любопытством рассматривала Евсеева. Застеснявшись, девочка опустила голову и бочком обойдя его, спряталась за топчан.
– Здравствуйте, – сказал Евсеев, – здесь живёт Мефодий Кириллович?
На его вопрос девочка утвердительно мотнула головой. Сам дед, кряхтя, приподняв голову, недружелюбно смотрел на вошедшего. Евсеев шагнул к топчану.
– Простите за беспокойство, я к вам.
– Чтой-то к вам, – сердито прохрипел Мефодий. – Ни в какие больницы я не поеду. Зря только ходите!
– Нет, нет, не беспокойтесь, я к вам по другому делу. Я не из больницы, я корреспондент из газеты.
– А дедушке нельзя волноваться, ему фершал сказал, – подала голос девочка.
Евсеев улыбнулся.
– Я ненадолго и постараюсь дедушку не утомить. Разрешите присесть?
– Ну, коли так, то проходи. Говори… какие у тебя там дела.
Борода деда заходила взад и вперёд. Он пожевал губами. В его голосе всё ещё слышалось раздражение и беспокойство. Видно сильно ему досаждали врачи, что любое посещение его незнакомым человеком воспринималось как попытка насильно увезти его в ненавистную больницу. Но что ещё оставалось делать деревенскому фельдшеру? Здоровье Мефодия с каждым годом требовало обстоятельного лечения. Но с упрямым стариком поладить было невозможно. После того, когда его лет пять назад застали в горячечном бреду, с большим трудом уговорили проводить зиму у кого-нибудь из односельчан. Сейчас Мефодий почти не вставал. Лишь изредка, с чьей-либо помощью добирался до могил двух своих сыновей и жены.
Могилы находились метрах в двухстах от избы, но назад старика приходилось чуть ли не нести. Поэтому у него постоянно кто-нибудь дежурил. Летом, когда все способные работать уходили в поле, к нему отправляли кого-нибудь из детворы. И тут происходило удивительное. Угрюмый и несговорчивый старик, из-за чего односельчане не совсем охотно шли к нему дежурить, превращался в доброго и ласкового балагура. Хоть и с трудом разговаривал дед, но говорил охотно и много. Ребятишки платили ему тем же и все деревенские новости не миновали Мефодия. Это было единственное, что ещё интересовало его.
«Дедок кремень, – усмехнулся Евсеев. – Трудно с ним будет». Он поискал глазами где можно было бы присесть, но Мефодий предупредил его:
– Ты, товарищ газетчик, садись… вон в тех местах. Место гостями обжитое и мне привычное.
Он пошевелил ногой и приказал:
– Марька, подтяни-ка полог, не вишь, что ли!
Девочка быстро вскочила и пододвинула в ногах деда покрывало. Евсеев присел на открытый угол топчана и поблагодарил. Мефодий снова рассердился:
– Ты что, не знаю, как тебя величать, на посиделки ко мне пришёл, что ли? Поздно парень, да и не мне любезности расточал бы. Коли по делу пришел… так докладай.
– Я, Мефодий Кириллович, хотел бы с вами поговорить, порасспросить о…
– Во-во, поговорить, порасспросить… Чтой-то ты… – он вопросительно посмотрел на Евсеева. Тот понял и ответил:
– Евсеев моя фамилия.
– …товарищ Евсеев без дела ходишь? Тебе работать надо, вишь какое сейчас время, а ты пустыми разговорами… занимаешься! Как это тебя в газетчики угораздило?.. Больной что ли? С виду ты здоровый, работал бы в поле… Много ли там бабы наработают, мужиков-от у нас и сейчас не хватает. Много на войне побило… не вернулось их, али как?
Евсеев понял колючесть