но отрыва бы вам не хватило. Вы же понимаете, что мы бы вас съели!
Ткаченко. Возможно…
Луфанов. Страшно возможно!
Ткаченко. Как бы я свои возможности не расценивал, с ним я ни о чем не уславливался.
Блошигин. Ну и чего он это устроил?
Ткаченко. Мысли у меня роятся какие только могут… без его собственных пояснений мне от психологического груза не избавиться.
Блошигин. Вы узнали его лучше нас. Он человек контролируемый?
Ткаченко. Ни на что параноидальное он не срывался. Катясь со мной рядышком, слова говорил не бешеные… и делом подкреплял. Таким, что катил и не возникал. Не сталкивал меня никуда и вообще – появись слухи об его умалишенности, я бы их опровергнул. Ну а что до белки и дятла… тут и вправду, пожалуй, даосизм.
Блошигин. Какой даосизм?
Ткаченко. Он остановился, чтобы побеседовать с вами о нем. Не делая особого различия между вами и теми, кто в нем смыслит.
Луфанов. Мне даосизм… я в даосизме…
Ткаченко. Угу. Не по сеньке шапка.
Блошигин. Бухтеть, тренер, вам позволено, но вы-то для развития в нас интеллекта что-нибудь приложили? Какие вы нам наставления, помимо исключительно лыжных, давали?
Ткаченко. Летом под моим руководством вы тренировались без лыж.
Луфанов. Кроссами вы нас душили… а литературу для чтения порекомендовать, на нечто художественное затащить, вам этого для нас не хотелось? Возрастания в нас личностей. Или вы рассудили, что личностями командовать сложнее?
Ткаченко. Ваш тип сознания меня удовлетворяет.
Блошигин. Отстало-обыкновенный?
Ткаченко. Головы у вас трудятся в щадячем режиме и ладно – перегружать их ни к чему.
Блошигин. Да, тренер…
Луфанов. А чего он не то?
Блошигин. Он говорит, что умнеть нам не надо.
Луфанов. А мы назло ему вздумаем и начнем! Точка невозврата ведь не пройдена?
Блошигин. Возвратиться нам… к чему нам возвращаться?
Луфанов. В школе мы учились.
Блошигин. Когда меня в ней поднимали из-за парты и спрашивали по геометрии или биологии, я ощущал, что меня будто бы ракетами обстреливают.
Луфанов. Учительские вопросы и меня сшибали…
Зозулин. (кричит из леса). Ох ты! Ну я и высмотрел! По моим следам чешите сейчас же ко мне!
Луфанов. Кто этому из Кинешмы там попался?
Блошигин. Кричал он воодушевленно.
Ткаченко. Как и двухлеток моей племянницы. Я кормил его с ложки яблочным пюре, а он его выплевывал. И все лицо вашего тренера было в нем, в пюре.
Блошигин. Уроки жизни. На качельках вы с ним не качались? Ткаченко. «Качаться на больших качелях». В США так окрестили повешенье. Мне Петр Палыч рассказал. А ему американский лыжник Бобби Тингл.
Блошигин. На «Усть-Куйгинскую лыжню» американец не ездок. На ней только мы с вами.
Луфанов. И мутная фигура из Кинешмы. Мы к нему в лес поедем?
Ткаченко. Бобби Тингл бы даже не задумался. Но он