ода он воевал унтер-офицером и был дважды Георгиевский кавалер. Семейная легенда гласит, что первый Георгиевский крест он получил за то, что в штыковой атаке одним ударом длинного русского штыка поразил сразу двоих японцев. Судя по фотографии, роста он был богатырского, а огромные усы по моде столетней давности подчёркивали важность его положения и незыблемость границ Российской империи.
Муж моей бабушки, Григорий Афанасьевич Кузнецов, тоже был военным, лётчиком-бомбардировщиком, и во Вторую Мировую войну воевал опять-таки с японцами. На фотографии его снисходительная джокондовская полуулыбка также внушала спокойствие за границы необъятного Советского Союза, а полковничьи погоны говорили о его статусе.
Естественно, что мужем моей мамы, Зои Григорьевны, то есть моим отцом, стал, конечно же, офицер, Кагач Юрий Михайлович. На фото в светло-серой парадной шинели подполковника с двумя рядами золотых пуговиц он вместе с моей мамой в чудесной «тигриной» шубе демонстрирует достойное представительство бескрайней советской Родины аж в Западной Европе.
Поэтому первые мои воспоминания в трёхлетнем возрасте – это память о жизни в военном гарнизоне. Это такой микрогородок, в котором живут семьи офицеров. Но я был маленьким, и поэтому всё, в том числе и гарнизон, казалось мне очень большим. В детстве всё кажется большим, а потом, когда вырастешь и случайно вернёшься в места своего детства, оказывается, что не такое уж всё было большое…
Мой отец служил в Венгрии. Ну и мы с мамой, значит, тоже. Как видно, мои деды, прадеды и я показываем собой уверенную политику Российской империи, Советского Союза и того, во что он превратился, желая объять необъятное солдатскими руками.
Развлечений для трёхлетнего мальчика в гарнизоне было предостаточно: детские качели и песочница, примыкающие к армейской полосе препятствий, куча брикетов прессованной угольной пыли для отопления печкой, которых в моё жёлтое пластиковое ведро помещалось ровно три штуки, а я был ответственным за доставку угля хотя бы на два взрослых ведра и поэтому мог развлекаться с этим часами.
Надо заранее объяснить, что дети в гарнизоне гуляли сами, без мам, как только могли находить дорогу домой, так как в гарнизоне все свои и бояться было как бы нечего. Там были школа для детей военных, кинотеатр и магазины.
Главным весельем для меня была солдатская полоса препятствий недалеко от песочницы. И ров (который иногда использовали в качестве туалета), и пролом в стене, и лестница, и лабиринт и т. д. Я смог подняться по лестнице на уровень примерно третьего этажа. В три года на три этажа! Всё подвластно трёхлетнему мальчику! С верху лестницы был хорошо виден весь двор, и я без страха чувствовал себя на высоте положения очень важным. Самое интересное было, как обычно, самым опасным. Потому что спуститься задом наперёд я не мог. И развернуться не мог. Вверх – это одно, а вниз не было даже видно, где ступенька. Расстояния между ступенями из трубы были слишком велики, они были рассчитаны на взрослых. Но я не пугался, просто смотрел на всех свысока и даже перестал ловить ногой скользкую ступеньку, измазанную глиной, так она казалась мне далека.
Но тем-то и хорош гарнизонный двор, что, во-первых, там все друг друга знают, а во-вторых, всегда есть кто-то, кто заметит нелады. Например, вражеского диверсанта, лезущего через стену, шпиона за военными секретами с фотоаппаратом или трёхлетнего мальчика на самой высокой точке полосы препятствий. Тут же соседи доложили маме, и она, в ужасе заламывая руки, с криком «Валесик!», быстро организовала бойца на моё спасение. Солдат легко забрался ко мне и, обхватив меня рукой и прижав лицом к пахнущей бензином и машинным маслом гимнастёрке со сверкающим гвардейским значком, осторожно спустил на землю. Как в стихах:
Памятник советскому солдату
С девочкой спасённой на руках.
Правда, в этом случае – с мальчиком.
С тех пор я внутренне всегда был уверен, что СОЛДАТЫ – ЭТО ГЛАВНЫЕ ДРУЗЬЯ ДЕТЕЙ в любой ситуации. И ни разу не ошибся.
Как я научился плохим словам
Но самым главным и интересным аттракционом гарнизона была мойка, где бравые советские бойцы, весело бранясь, мыли огромные военные грузовики, чтобы не позорить Советскую Армию грязными машинами, если им приходилось выезжать за территорию гарнизона в мирный чудесный город Сехешфехервар. Когда этот город и столицу Венгрии Будапешт освобождали от фашистов, погибло очень много наших бойцов. Даже стихи про это были очень грустные:
Стоял солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Теперь тут стоял наш военный гарнизон, чтобы никто больше не мог неожиданно напасть на нашу страну.
Грузовики на мойке стояли над огромной ямой, почти доверху заполненной грязной водой, стекавшей с колёс высотой с два моих роста. Мне нравилось смотреть, как замызганные глиной на полигоне здоровенные трёхосные тягачи начинали блестеть.