ных российских деревушек, в самой обычной семье. Мать моя, сама отказавшаяся в юности от обучения в институтах по причине бедности своих родителей и боязни их выпустить юную, распрекрасную деву из-под своего отеческого крыла, всяческими честными и бесчестными путями умудрялась понемногу “извлекать” небольшие суммы денег из нашего семейного бюджета и откладывать их мне на это самое заветное обучение. Отец не был сторонником взращивания из меня лица благородного и образованного. Кроме того, он очень хорошо умел считать свои кровно заработанные и понимал, что его благоверная откладывает понемногу на что-то, что ему явно пришлось бы не по вкусу, узнай он об этом. Но спорить с матерью отец не любил. И потому, что, не смотря на эти вырванные из семейного бюджета небольшие деньги, кушал он очень вкусно – мать была редкая умелица и хозяйка. И потому, что она была его моложе на целых 14 годков и дюже миловидна.
Так, стараниями матушки, после окончания школы я был зачислен в северо-западный институт печати. По причине отсутствия у меня родственников в этом самом необычном из всех российских городов, в коем базировалось данное учебное заведение, проживать мне пришлось на съемной квартире, расположенной в старом и обшарпанном за годы своей службы доме. Здесь же я узнал о существовании тупиковых улиц и о различных тёмных историях, множащихся в таких местах, словно опята на лесном пенёчке.
Почему я завёл речь об этих, таких многочисленных для Санкт-Петербурга, тупиковых улочках, вы узнаете чуть позже. Сейчас же я хочу поведать вам обо всех прелестях студенческой жизни, коих, возможно, вы ещё помните и сами. Студенческая жизнь – она, как песня: лихая, захватывающая душу и быстро заканчивающаяся. Проживали мы ее с тем самым максимальным размахом, который только могли себе позволить. Именно мы. Я не оговорился. Снимать квартиру одному – дело очень накладное, а по студенческим меркам – даже нереальное. Посему жили мы в арендованном помещении вчетвером, я и трое моих сокурсников – парней приезжих, выходцев из таких же обычных семей деревень и городов русских. Жили дружно, пьяно, временами на целый месяц и более позволяя себе выключаться из великого процесса обучения будущей своей профессии.
В такие периоды пьяного загула имели мы два развлечения: то пугали прохожих – скромных, воспитанных и тихих, таких во всём непохожих на нас; а то начинали взахлёб рассказывать друг другу те самые тёмные истории, подслушанные нами то ли в детстве от стариков на завалинках, то ли в тех же пивных барах от их завсегдатаев.
Истории эти были зачастую так неправдоподобны, что и слушать их не стоило. Но одна такая байка навсегда изменила мою бесшабашную жизнь, да и всё мое сознание поменяла начисто. Даже если я возьмусь сейчас напрягать память мою, которая всячески старается позабыть о тех днях, я не вспомню – кто и при каких обстоятельствах поведал нам с друзьями о бабке-колдунье, якобы проживающей в доме на одной улице с нами, только в самом её тупике. Но суть в том, что история эта всё-таки была рассказана. И притом – весьма эмоционально. И что самое удивительное для меня – все мои приятели настолько глубоко уверовали в существование этой самой колдуньи, что решили непременно выследить её и узнать поподробнее о ночных шашнях с нечистой силой.
Тут же, безотлагательно, за столиком в очередном полюбившемся нам своей дешевизной баре, товарищи мои принялись составлять очередь наших ночных дежурств у дома ведьмы. Именно наших. Ибо мой отказ однозначно был бы воспринят как самая последняя трусость, чего я, считавший себя парнем боевым и разудалым, допустить просто не мог.
Бабка Аграфена из того самого дома в тупике колдунью ничем не напоминала. Мне она казалась женщиной неплохой, трудолюбивой и весьма богобоязненной. Охала вечно над своим непутевым внуком-переростком Витькой, хлопотала о справности его брюк да рубашек, хотя лбу этому давно уже перевалило за 30. Мои же психически неуравновешенные сотоварищи в один голос твердили о причастности горбатой бабки к клану Сатаны. И приводили свои доводы: падение Матвея на дежурстве и подворачивание им правой ноги от взгляда Аграфены. То, что Матвей в этом дозоре находился поистине в непотребном состоянии, а именно – “ноги его не держали”, во внимание никто отчего-то брать не хотел.
Короче, костеря бабушку на чём свет стоит, эти вечно пьяные создания продолжали день ото дня нести свой дозор, приписывая ежедневно Аграфене все новые и новые грехи.
Настала и моя очередь караул держать. Будучи абсолютно уверенным, что за ночь ничего любопытного произойти просто не может, я “принял на грудь” пару литров “Невского живого” и приготовился опочивать прямо под яблонькой, что росла неподалеку от злосчастного дома. Сон сморил меня быстро. Я спал самым сладким сном младенца, почмокивая во сне губами и любуясь в нём разлюбезной матушкой. Как вдруг – будто бы чья-то рука толкнула меня в плечо… Я, словно ошпаренный, вскочил и тут же, непроизвольно, взглянул на дом Аграфены. И то ли, вскочив на ноги, мой организм всё ещё продолжал видеть свои цветные сны, то ли и впрямь было это наяву, но увидел я девушку на швабре, влетающую прямо в огромную трубу дома. Да, вы не ослышались. Именно на швабре, какие сотнями стоят во всех хозяйственных магазинах. Только данная разновидность комплектовалась ярко желтым черенком, посему