от моих родителей, и от родителей моих подружек, и от снующих по городу прохожих. Да и, пожалуй, все-таки был гораздо младше их.
Я подняла на него заплаканные глаза и, жалобно всхлипнув, замерла. За поворотом гудели машины, сновали толпы, а мы стояли в маленьком проулке и внимательно друг друга рассматривали.
А затем он присел передо мной на корточки и спросил:
– Заблудилась?
Лицо у него было не очень красивое. Чересчур резкие черты и прищуренные, как будто колючие голубые глаза могли бы напугать, но я почему-то не боялась. Даже протянула вперед руку и погладила его по щеке.
В голубых глазах отразилось неприкрытое удивление, и я широко улыбнулась.
– Где твои родители, малышка? – Его голос немного потеплел.
Улыбка медленно сползла с моего лица, и мне снова захотелось разреветься. Потому что я вспомнила, как мы приехали погулять по городу, я увидела красивую сверкающую бабочку и побежала за ней. Бежала, бежала, а потом бабочка внезапно исчезла. И я осталась совсем одна посреди незнакомой улицы. Теперь у меня устали ножки, болит разбитая коленка, и еще мне очень-очень страшно оттого, что я никогда не увижу родителей. Они меня не найдут!
Я захныкала.
Незнакомец тяжело вздохнул и, неожиданно взяв меня на руки, посадил себе на плечи. Хныкать я перестала моментально и вновь восторженно улыбалась, глядя на мир сверху вниз.
Мы вышли на широкую улицу, и незнакомец уверенно понес меня вперед. Рядом продавали воздушные шарики, и когда я потянулась к забавной мордочке Микки-Мауса, он без возражений его купил.
– Зовут тебя как, малышка?
– Юля, – представилась я, жуя купленный вместе с шариком пончик. Сладкий крем тек по подбородку, и мне едва удавалось вовремя его вытирать. Испачкать волосы незнакомца совсем не хотелось.
– А лет сколько?
Я приосанилась и не без гордости ответила:
– На прошлой неделе исполнилось шесть! А тебе?
– Шестнадцать, – отозвался он.
– Какой ты старый! – ужаснулась я и поерзала, устраиваясь поудобнее.
Мы гуляли по городу до самого вечера. Бродили по площади, где я бегала по фонтану и, подняв подол сарафанчика, мочила босые ноги; катались на каруселях, а после заглядывали в магазинчики игрушек и сладостей. Хотя больше ничего выпросить мне не удалось, я была счастлива. Настолько, что забыла и о родителях, и о том, что потерялась, и даже о запрете на разговоры с незнакомыми людьми.
– А тебя как зовут? – когда небо стало темнеть, запоздало поинтересовалась я.
– Меня? – переспросил мой новый друг и уже открыл рот, намереваясь ответить, как вдруг я заметила в толпе маму.
Рядом с ней шел папа, и они оба были непривычно бледными и напуганными.
– Твои родители? – проследив за моим взглядом, спросил он.
– Ага, – кивнула я и, не сводя с них взгляда, бросила: – Подожди немножко, я сейчас вернусь!
И, размахивая воздушным шариком, с криками помчалась к ним. Меня целовали, обнимали, затем ругали и снова обнимали. Сопровождающий родителей полицейский устало отер влажный лоб и выдохнул:
– Ну, слава богу. Нашлась!
Высвободившись из цепких маминых объятий, я схватила родителей за руки и потащила в сторону фонтана:
– Пойдемте! Пойдемте, я вас кое с кем познакомлю!
Но, когда мы пришли на то место, где несколькими минутами назад стоял мой новый друг, его там уже не было. Напрасно я заставила родителей обойти всю площадь и даже ближайшие улицы.
Он исчез, будто его и не было. А на память об этой встрече у меня остался лишь воздушный шарик, который сдулся уже через неделю. Тогда я взяла плоскую мордочку Микки Мауса и, накрыв стеклом, закопала во дворе нашего дома. Это был мой секретик. Рядом такой же секретик закопала Ленка, только вместо сдувшегося шарика положила фантик от шоколадной конфеты.
Затем мы пометили место, положив на него сорванные ромашки, и убежали в дом. А ночью мне снилось, что около секретика стоит он и внимательно смотрит в мое окошко.
Глава первая,
в которой желания исполняются самым неожиданным образом
Четырнадцать лет спустя
– Но мне очень нужна работа! – порывисто воскликнула я, когда все веские аргументы закончились и не осталось ничего другого, кроме как пытаться надавить на жалость.
Сложив руки на коленях, подняла на сутулого дядечку невинные карие глаза и прибегла к самому главному оружию – умильной моське. Нижняя губка чуть выпятилась, на щеках, наверное, появился румянец, глаза влажно заблестели, а карамельного оттенка прядь несчастно упала на лоб.
Сейчас я, конечно, не могла видеть себя со стороны, но точно знала, что выгляжу неотразимо. Не в том смысле, что передо мной все представители мужского пола расстелились бы ковровой дорожкой, а по-детски мило и безнадежно трогательно.
Умильной