я на свете один слон, молоденький слон, слонёнок, который отличался неугомонным любопытством и поминутно задавал какие-нибудь вопросы. Он жил в Африке и всю Африку одолевал своим любопытством.
Он спрашивал своего высокого дядю страуса, отчего у него перья растут на хвосте; высокий дядя страус за это бил его своей твёрдой-претвёрдой лапой. Он спрашивал свою высокую тётю жирафу, отчего у неё шкура пятнистая; высокая тётя жирафа за это била его своим твёрдым-претвёрдым копытом. И всё-таки любопытство его не унималось! Он спрашивал своего толстого дядю гиппопотама, отчего у него глаза красные; толстый дядя гиппопотам за это бил его своим широким-прешироким копытом. Он спрашивал своего волосатого дядю павиана, отчего дыни имеют такой, а не иной вкус; волосатый дядя павиан за это бил его своей мохнатой-премохнатой рукой. И всё-таки любопытство его не унималось! Он задавал вопросы обо всём, что только видел, слышал, пробовал, нюхал, щупал, а все дядюшки и тётушки за это били его. И всё-таки любопытство его не унималось!
В одно прекрасное утро перед весенним равноденствием неугомонный слонёнок задал новый странный вопрос. Он спросил:
– Что у крокодила бывает на обед?
Все громко закричали «ш-ш» и принялись долго, безостановочно бить его.
Когда наконец его оставили в покое, слонёнок увидел птицу коло-коло, сидевшую на кусте терновника, и сказал:
– Отец бил меня, мать била меня, дядюшки и тётушки били меня за «неугомонное любопытство», а я всё-таки хочу знать, что у крокодила бывает на обед!
Птица коло-коло мрачно каркнула ему в ответ:
– Ступай на берег большой серо-зелёной мутной реки Лимпопо, где растут деревья лихорадки, и сам посмотри!
На следующее утро, когда равноденствие[1] уже окончилось, неугомонный слонёнок взял сто фунтов[2] бананов (мелких с красной кожицей), сто фунтов сахарного тростника (длинного с тёмной корой) и семнадцать дынь (зелёных, хрустящих) и заявил своим милым родичам:
– Прощайте! Я иду к большой серо-зелёной мутной реке Лимпопо, где растут деревья лихорадки, чтобы узнать, что у крокодила бывает на обед.
Он ушёл, немного разгорячённый, но нисколько не удивлённый. По дороге он ел дыни, а корки бросал, так как не мог их подбирать.
Шёл он, шёл на северо-восток и всё ел дыни, пока не пришёл на берег большой серо-зелёной мутной реки Лимпопо, где растут деревья лихорадки, как ему говорила птица коло-коло.
Надо вам сказать, милые мои, что до той самой недели, до того самого дня, до того самого часа, до той самой минуты неугомонный слонёнок никогда не видал крокодила и даже не знал, как он выглядит.
Первый, кто попался слонёнку на глаза, был двухцветный питон (огромная змея), обвившийся вокруг скалистой глыбы.
– Простите, – вежливо сказал слонёнок, – не видали ли вы в этих краях крокодила?
– Не видал ли я крокодила? – гневно воскликнул питон. – Что за вопрос?
– Простите, – повторил слонёнок, – но не можете ли вы сказать мне, что у крокодила бывает на обед?
Двухцветный питон мгновенно развернулся и стал бить слонёнка своим тяжёлым-претяжёлым хвостом.
– Странно! – заметил слонёнок. – Отец и мать, родной дядюшка и родная тётушка, не говоря уже о другом дяде гиппопотаме и третьем дяде павиане, все били меня за «неугомонное любопытство». Вероятно, и теперь мне за это же достаётся.
Он вежливо попрощался с питоном, помог ему опять обвиться вокруг скалистой глыбы и пошёл дальше, немного разгорячённый, но нисколько не удивлённый. По дороге он ел дыни, а корки бросал, так как не мог их подбирать.
У самого берега большой серо-зелёной мутной реки Лимпопо он наступил на что-то, показавшееся ему бревном.
Однако в действительности это был крокодил. Да, милые мои. И крокодил подмигнул глазом – вот так.
– Простите, – вежливо сказал слонёнок, – не случалось ли вам в этих краях встречать крокодила?
Тогда крокодил прищурил другой глаз и наполовину высунул хвост из тины. Слонёнок вежливо попятился; ему вовсе не хотелось, чтобы его опять побили.
– Иди сюда, малютка, – сказал крокодил. – Отчего ты об этом спрашиваешь?
– Простите, – вежливо ответил слонёнок, – но отец меня бил, мать меня била, не говоря уж о дяде страусе и тёте жирафе, которая дерётся так же больно, как дядя гиппопотам и дядя павиан. Бил меня даже здесь на берегу двухцветный питон, а он своим тяжёлым-претяжёлым хвостом колотит больнее их всех. Если вам всё равно, то, пожалуйста, хоть вы меня не бейте.
– Иди сюда, малютка, – повторило чудовище. – Я – крокодил.
И в доказательство он залился крокодиловыми слезами.
У слонёнка от радости даже дух захватило. Он стал на колени и сказал:
– Вы тот, кого я ищу уже много дней. Будьте добры, скажите мне, что у вас бывает