itle>
Вирус марксизма
Вирус бродит по планете, вирус марксизма. Не берусь судить, какая по счету волна этого интеллектуального патогена поражает сегодня мозги просвещенных народов, равно как и какова вирулентность его нынешнего штамма, но считаю важным подчеркнуть его выраженно сексуальный характер.
Не переставая атаковать также и другие свои традиционные цели, последняя версия этого вируса в значительной мере фокусируется на разрушении традиционной семьи.
На протяжении всей своей истории марксистский вирус многократно мутировал, однако основные его формы были заданы «Манифестом коммунистической партии».
В этом документе с одной стороны провозглашалось, что «коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности»; а с другой вскользь указывались еще три препятствия на пути к «бесклассовому обществу»: семья, отечество и религия.
«Уничтожение семьи! Даже самые крайние радикалы возмущаются этим гнусным намерением коммунистов… Нет ничего смешнее высокоморального ужаса наших буржуа по поводу мнимой официальной общности жен у коммунистов. Коммунистам нет надобности вводить общность жен, она существовала почти всегда…
Далее коммунистов упрекают, будто они хотят отменить отечество, национальность.
Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет… Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком… Господство пролетариата еще более ускорит их исчезновение.
Нам скажут: «Коммунизм же отменяет вечные истины, он отменяет религию, нравственность, вместо того чтобы обновить их…» Коммунистическая революция есть самый решительный разрыв с унаследованными от прошлого отношениями собственности; неудивительно, что в ходе своего развития она самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого»1.
Три этих дополнительных препятствия на пути к грядущему «царству свободы» были сметены наряду с частной собственностью уже первым коммунистическим валом, обрушившимся на Россию в 1917. Советская власть не только национализировала все предприятия, не менее беспощадно она расправилась также с религиями и национальными движениями.
Институт семьи пострадал существенно меньше, однако в первые годы советской власти свободная любовь виделась само собой разумеющимся завоеванием Октября.
Следует отметить, что представление о характере и форме этой любви не было единым, а сами расхождения по этому вопросу можно было бы назвать гендерными. Ветераны движения предпочитали «возвышенно-феминистскую» трактовку сексуальной революции, молодежное звено ― «низменно-маскулинную».
Так в статье «Дорогу крылатому Эросу!» (1923) Александра Коллонтай формулирует «возвышенную» альтернативу брака, которую она узрела в «любовно-товарищеских переживаниях», основывающихся на трех пунктах:
«1) равенства во взаимных отношениях (без мужского самодовления и рабского растворения своей личности в любви со стороны женщины), 2) взаимное признание прав другого, без претензии владеть безраздельно сердцем и душою другого (чувство собственности, взращенное буржуазной культурой), 3) товарищеская чуткость, умение прислушаться и понять работу души близкого и любимого человека (буржуазная культура требовала эту чуткость в любви только со стороны женщины).
Но, провозглашая права «крылатого Эроса» (любви), идеология рабочего класса вместе с тем подчиняет любовь членов трудового коллектива друг к другу более властному чувству – любви-долгу к коллективу»2.
Между тем, куда более широкое распространение получила мужская версия «свободной любви», свидетельства о которой в изобилии сохранились в критических оценках тех же представителей феминистской линии.
Так Сара Равич, первая жена Зиновьева, писала в журнале «Коммунистка» в 1920 году: «Старые гнилые устои семьи и брака рушились и идут к полному уничтожению с каждым днем. Но нет никаких руководящих начал для создания новых, красивых, здоровых отношений. Идет невообразимая вакханалия. Свободная любовь лучшими людьми понимается как свободный разврат. Самые ответственные политические люди, вожди революции, сами в этой области до очевидности бессильны и явно не связывают концы с концами»3.
Коммунистка дворянского происхождения Софья Смидович в следующих словах подытожила неписанный кодекс «низменно-мужской» версии свободной любви: «Каждый комсомолец-рабфаковец и др. очень еще юный, безусый мальчик может и должен удовлетворять свои половые стремления. Это почему-то считается неоспоримой истиной. Половое воздержание квалифицируется как мещанство. Каждая комсомолка рабфаковка, просто учащаяся, на которую при этом пал выбор того или другого мальчика-самца (откуда у нас на севере развились такие африканские страсти, судить не берусь) должна пойти ему навстречу; иначе она –