, человечество в ближайшие годы ждет не одно суровое испытание. Женщина по своей природе мать, она на уровне подсознания относится к своим подданным как к детям и будет стараться, насколько возможно, уберечь их от беды, Естественно, и у наших дам имеются тщеславие, жажда карьеры, а также желание нравиться окружающим. Но они лишены того азарта, который часто управляет мужчинами – азарта быть первым любой ценой. Также приносим извинения и Георгию Левановичу Хаиндрава, человеку по своей первой профессии творческому, на сегодняшний день занимающему пост государственного министра Грузии.
Представляя книгу на суд читателя, должны извиниться и перед ним. Действие романа происходит в недалеком будущем и рассказывает о событиях, способных кое-кого испугать или возмутить. Очень надеемся, что реальное развитие истории не станет повторять сюжетных коллизий литературного произведения. Но что бы нас не ждало впереди в России, на Украине или в Грузии, наши народы должны жить в мире, уважая интересы друг друга. И если данная книга хоть на долю сантиметра послужит этой цели, авторы свою творческую и гражданскую миссию вправе считать удавшейся.
Днепропетровск. Отель «Парус».
Из записной книжки Игоря Клименко.
11 октября 2010 года.
Итак, я в Днепропетровске. Поселился в «Парусе» на двадцатом этаже. Отель строили почти сорок лет и, наконец, кажется, закончили. Везде пахнет свежей краской, но подо мной Днепр. В ресторане гостиницы цены астрономические. Раскошелился на яичницу и чай. Вернулся в номер. Заказчик выдал мне список людей, у которых я должен взять интервью. Первой в списке значится Зося Голопупенко. Рядом с цифрами телефона стоит фамилия, которую я должен ей назвать. Звоню по первому номеру. Называю себя и эту фамилию. Мне тут же предлагают приехать. Записываю адрес и выезжаю.
Днепропетровск. Улица Шмидта.
11 октября 2010 года.
Интервью с «однокашницей» Зосей
Дверь открыла полная женщина с огромной грудью. Я даже испугался. Столько прелестей и так близко. «Ты кто?» – спросила она, преградив дорогу в свои апартаменты. Я слышал, как в квартире орали дети, а из кухни несло борщом. Я назвался и назвал имя Макара Дыбы. Она сразу заулыбалась и отодвинула могучий торс, давая мне дорогу. Везде висели, лежали и свешивались ковры. На комоде, в окружении хрусталя и дорогой безвкусицы, сверкали золотом и глазурью фарфоровые стаканчики в виде рыбок, а в простенке едва умещался огромный экран японского телевизора – днепропетровский бомонд уважал размах. Меня усадили в кресло, предварительно согнав с него огромного кастрированного кота Тараську, и захлопнули дверь к орущим детям.
– Мне о тебе говорили. Ты москаль? – Я промолчал. – И я не хохлушка. Родители тут с войны осели.
– А я как раз украинец. Отец учился в МГУ, женился и остался в Москве.
– Неважно. Жрать будешь?
– Спасибо, я сыт.
– Напрасно, а то борща насыплю. Гарный борщок Дунька сробила.
Я удержался, хотя назвать свой завтрак плотным никак не мог.
Она сняла фартук и уселась напротив. Огромные груди без фартука выглядели еще монументальнее. Я включил диктофон:
– Мне сказали, что вы вместе учились. Можешь о ней рассказать?
– О премьерше, что ли? Покоя от вас нет. То один борзописец домогается, то другой. Я жинка застенчивая. Мне гутарить дюже трудно. – Она явно наслаждалась своей ролью, но пыталась скрыть это и набить себе цену. Маленькие заплывшие глазки буравили мне внутренности. Мне казалось, что моя слепая кишка скручивается от ее взгляда. – Да чего о ней гутарить? Училась она через пень колоду. Все больше что-нибудь спереть старалась. Оне же с матерью голодранцы. Жили без чоловика, як попрошайки… За гарну отметину с пятнадцати року готова была под учителя лечь. Уж не упомню, кода по рукам пошла. С детства этим местом и робила. И так до самого верху.
Я опешил. Такое о первой леди державы не всякий журналист переварит.
– Больно у тебя все просто. Значит, этим местом, говоришь? Что же, оно у нее золотое или платиновое? Ваши хохлушки у нас на Тверской за двадцать долларов стоят, а премьер-министров из них что-то не получается.
Она на секунду задумалась. Глазки забегали, оставив в покое мою прямую кишку. Но быстро нашлась:
– Надо знать, кому давать, мил человек. Вот в этом она дюже разбиралась.
Я не верил своим ушам! Если так и дальше пойдет, я скоро отработаю аванс. Но что-то меня насторожило. Показалось, что ответами бабы руководила или черная зависть к бывшей однокашнице, или это хорошо поставленный и отрежиссированный кем-то номер. На такой примитив я не рассчитывал, но игра требовала продолжения. И я продолжил:
– Что же люди ее на руках носят? Особенно сейчас? Во время Большой войны не до сантиментов. Я слышал, многие связывают с ней надежду выжить.
Она посмотрела на меня, как на несмышленого ребенка:
– Со страха и с чертом кохаться станешь. Народ эвон как напуган.
Я