ль. За окном идёт снег, который иногда перерастает в настоящую метель, а то и буран. С декабря на улице стоит сильный мороз, а озера и реки уже покрылись толстым слоем льда. Раньше в это время года мы с отцом ловили рыбу и катались на коньках на озере, что расположено в десяти минутах от нашего старого домика. Но эта зима отличается от всех предыдущих.
Отец всегда говорил, что если лёд белый, по нему можно ходить. Мать говорила, что если лёд тёмный, по нему ходить нельзя. Они говорили одинаковые, но такие разные вещи.
Мой старый пёс который день скулит в конуре. Холод собачий, но даже собаки его не выдерживают. Не помогает Шарику даже моя старая тёплая куртка, которую я постелил в его деревянной будке. Я бы и рад запустить Шарика в дом, но мать не разрешает. Отец никогда не запрещал, раньше и мать не запрещала, а вот теперь она вечно ругается по любому поводу или даже без него.
– На кой нам далась эта псина? – злобно отвечает мать, когда я попросил забрать Шарика в дом хотя бы на ночь. Она сидит в старом кресле-качалке, закутанная в теплый шерстяной платок, и даже не смотрит на меня, когда говорит, словно разговаривает вовсе не со мной. Мать смотрит в окно, будто ждëт кого-то, и курит в свете одиноко висящей лампочки, не обращая никакого внимания на мои просьбы.
– Пожалуйста, совсем ненадолго. Пока вьюга не утихнет, – говорю я, но она не слышит моих слов.
– Ты тут на моей шее сидишь, грязь мне разводишь, ещё и пёс твой будет гадить. Мне и без вонючей псины хватает проблем, – она делает паузу, словно задумавшись, – твой отец вечно собак домой таскал, и ты туда же. Вот же уродился весь в этого дурака, – она хмурится, её нос морщится, верхняя губа непроизвольно приподнимается. Это происходит каждый раз, когда она упоминает отца. Она оборачивается на меня и, смерив недовольным взглядом само моё существование, снова отворачивается к окну и затягивается сигаретой через мундштук. За эти полгода она постарела на несколько лет.
Её вечно уставшее недовольное лицо, сухие костлявые руки, неестественно жёлтые зубы.
Я никогда не думал, что люди стареют так быстро, особенно те, которых ты видишь каждый день. Не мог себе даже представить, что моя молодая добрая прекрасная мама в какой-то момент станет недовольной старухой, целыми днями сидящей у окна с мундштуком во рту и игнорирующей собственного маленького сына.
Неестественно жёлтые зубы. Их уродливый вид впивается мне в голову. Раньше мать часто улыбалась. Улыбалась белоснежной улыбкой.
Я вымыл посуду и подмёл полы. Вычистил крыльцо от навалившего за ночь снега, если старые гнилые деревянные ступеньки можно считать крыльцом. Покормил Шарика свежесваренной перловой кашей, в которую я добавляю немного костей, чтобы получить какой-никакой бульон. Сегодня добавил больше косточек, чем обычно, чтобы хоть как-то приподнять настроение Шарику в этот мороз.
Я помыл полы, а мать даже не замечает этого. Иногда она ходит по нашему маленькому дому и говорит, что я развёл кругом грязь.
Стены покрыла плесень, а деревянный пол совсем уже износился, поэтому как бы сильно я не намывал его, чище он, как и стены, не становился.
Мать целыми днями сидит в кресле, курит, иногда что-то говорит мне, даже не взглянув на меня. Чаще всего это указания по домашним делам, нравоучения и рассказы о том, каким плохим был мой отец. Она курит, жалуется мне на меня же самого. Иногда она выпивает и засыпает прямо в кресле-качалке.
Когда мать уходит на работу, Шарик весь день спит в моей комнате, наслаждаясь теплом. Иногда я читаю ему одну и ту же книгу про путешествия пиратов и сказки про русалок. Две другие ему не сильно нравятся и он начинает громко лаять, если я читаю ему их. Каждый раз когда мать приходит с работы, она жалуется на вонь в доме и на ужасный, по её мнению, бардак. Она достает из ветхого шкафа ремень и бьёт меня каждый раз, когда сильно злится. Это происходит не часто, но с каждой новой поркой удары ощущаются всё сильнее и сильнее. Мать кричит, что я только и делаю, что сижу у неё на шее и никогда не помогаю ей. Каждый удар ремнём она сопровождает криками и оскорблениями. Я вычистил печь, убрал снег во дворе, а она бьёт меня потому что я сделал что-то не так.
– Да чтоб ты сдох, – каждый раз рычит она, пока свист ремня звучит в моих ушах. Её лицо краснеет, а из открытого рта вылетают оскорбления.
Эти неестественно жёлтые, такие уродливые зубы. Каждый раз когда она кричит, я задумываюсь только о том, что я, на самом деле, так редко видел зубы других людей. Например, моего отца.
У него не хватало одного зуба в верхней челюсти с правой стороны. Пираты выбили его, когда брали на абордаж корабль отца. Он постоянно выходил в море на полгода или год, а когда возвращался, привозил с собой кучу подарков и ещё больше увлекательных историй про путешествия, корабли и другие страны. Он привозил мне книги, в которых рассказывали истории про обитателей морских глубин, про пиратов и капитанов кораблей, про русалок и великолепные богатые подводные города, в которых жили точно такие же как мы, люди. И когда я спрашивал, видел ли отец эти царства, общался ли он с теми людьми, он улыбался и кивал.
– Конечно,