ым и неописуемым миром, синоним астрала.
Пролог
Я аккуратно завернул очередной трофей в лоскут из мешковины, перетянул шпагатом и положил к остальным в коробку, сделанную из книги со странным названием «Многомировая интерпретация Хью Эверетта». Затем подошёл к зеркалу, из него на меня смотрело вроде бы и моё лицо, но что-то в нем не хватало. И тут меня накрыла очередная волна нестерпимой боли, от тесноты своего тела, я начал метаться по комнате, рвал на себе одежду, бился головой об дверной косяк, изо рта вырывались невообразимые дикие звуки. Ничего не помогало, в отчаянье я схватил стеклянный графин и разбил его об угол стола, в руке осталось лишь горлышко со скалящимися острыми краями. Я вновь подошёл к зеркалу и провёл острым краем от виска вниз по лицу, словно пытаясь срезать маску, которая, как мне казалось, скрывает под собой настоящий лик, и как будто сразу немного полегчало, наваждение отступило. Кто я сейчас? Я ещё или уже не знаю, моё прошлое не имеет значения, я становлюсь другой личностью, и мне нет дела до истории того, чьим было это лицо прежде. Но кое-что я желал бы оставить, – это воспоминания, как всё это началось. В моей голове оно явно будет лишним, а на бумаге пусть себе останется, тем более, что легко вспомнить сны, а вот вспомнить во сне реальность, гораздо труднее. Может быть когда-нибудь новой личности станет интересно, как она зародилась.
Глава 1
В тот день я проснулся раньше обычного, предчувствие того, что что-то должно произойти, не давало мне спать, как тогда в детстве, когда моя мать уехала к отчиму на Дальний Восток. В этом году она снова не приехала, хотя обещала, я прождал все лето, боялся уходить далеко от общаги и всё думал, что она может приехать неожиданно, а меня не будет. Я подошел к окну и прижался лбом к стеклу, шел дождь. Одиноко. Как хочется хоть на миг испытать то, что называют материнской заботой. Что это вообще такое? Я бы многое отдал за то, чтобы почувствовать её. Я оделся и поплелся в свой техникум, он находился в соседнем здании. Придя в аудиторию, по обыкновению развалился на парте и продремал практически до обеда, изредка сквозь дрёму пробивался нудный бубнёж преподавателя.
– Пошли, давай, хватит спать! – толкнула меня Света Усольцева. – А то в столовку потом не пробиться будет.
Я на автомате побрел за ней, в столовой стоял ужасный гул и суета, студенты толкались, кричали, всем нужно было поговорить, как будто на занятиях не выговорились. Мы сели за свой столик у окна. Ужасно хотелось, чтобы все заткнулись. И вдруг наступила резкая тишина, только цокот её каблучков разрушал это затишье, пока она шла, не торопясь, в облегающем чёрном платье, тёмных очках, а на ногах ярко красные туфли на высоких шпильках. Толпа расступалась перед ней словно волны океана перед яхтой. Минуя всех и не обращая ни на кого внимания, совершенно спокойно подошла к тому месту, что было отделено от основной части столовой непрозрачной перегородкой, где обедали преподаватели, и как только она зашла за неё, тишины как не бывало, столовая взорвалась гамом студенческой жизни.
– Какой круп! – сказал Колесов, возвращаясь к своей котлете.
– Тоже мне, конюх нашёлся, – проворчала Усольцева.
– Ну, почему? Буфера у неё тоже что надо, – облизывая сметану со своих губ, возразил ей наш «Дон Жуан» Димка Ашкинази.
– Вид явно аморальной особы, – не успокаивалась Усольцева.
– Да что ты о морали, Света, знаешь? – Ашкинази попытался развернуть дискуссию с Усольцевой, явно имея в запасе пошловатый аргумент.
– У меня есть пример эталона морали. И это моя мама, и, если бы вы знали мою маму, то знали бы, какой должна быть безупречная женщина.
– Жаль, – сказал я.
– Чего жаль? Жалеешь, что не знаком с её мамой? – выковыривая из пюре не раздавленную картошку, спросил Ашкинази.
– Жаль, что мне эта аморально-прекрасная особа не даст,– ответил я.
– Нечего тут жалеть, тебе просто повезло, – вмешалась Усольцева.
– Тоже мне, везение…
– Когда такая тварь обходит тебя стороной, – это настоящее везение, – продолжала Усольцева, заметно нервничая.
– Света, ведь ты её даже не знаешь, а говоришь такие плохие вещи,– возразил я.
– Интуиция, Игорюша, – она положила мне в тарелку свою котлету и, вставая, чтобы унести поднос с посудой, добавила, – элементарная женская интуиция.
Это был первый раз, когда я увидел её. Как оказалась, она приехала заменить преподавательницу алгебры, которую две недели назад убила собственная семилетняя внучка. В день её юбилея на глазах гостей и родных, девочка случайно выстрелила бабушке прямо в голову из ружья отца, да так, что, по слухам, от головы нечего и не осталось. Поминальный обед организовали как раз в столовой нашего технаря, но этот день мне запомнился не столько панихидой по заслуженной учительнице, удостоенной ордена трудовой славы, а тем, что у меня возник конфликт с Бесом.
– Здравствуйте, меня зовут Виктория Игоревна. Я ваш новый преподаватель алгебры, – войдя в аудиторию, представилась она довольно низким, как в