от ожидания. Глядя в глаза Зяриш, встречаясь с ее грустным взглядом, он почему-то чувствовал себя виноватым.
В тот вечер собрались у них родственники, соседи. Гости расселись вкруговую прямо на расстеленном на полу паласе. Пили чай, стаканчики-армуду то и дело опустошались и вновь наполнялись чаем. Попивая чай, вели беседу. Мастер Кямал не умолкал: говорил о сельских происшествиях, о том, что было и чего не было, о чем только не говорил. Иногда он поворачивался к Назиру-киши, проверяя, слушает он его или нет. Вообще-то для мастера Кямала не имело значения, кто слушает его. Лишь бы слушали. Все собравшиеся здесь знали, что если позволить, Кямал будет говорить до утра, не зная усталости.
Когда гости разошлись, Зяриш осторожно прибралась, вымыла стаканы, поставила их на полку, влажной тряпкой протерла стол. Покончив со всем этим, выключила свет и легла рядом с мужем. По привычке, сложившейся еще с давних лет их женитьбы, она каждую ночь, после того, как муж ложился в постель, прибиралась, выключала свет, ложилась рядом, тихонько его окликала и, услышав в ответ его голос, прижималась к нему.
Вот и теперь она позвала его:
– Спишь, Назир?
Но Назир не отзывался.
Она положила руку на его волосатую, с выступившими костями, грудь. И Зяриш показалось, что потек в нее жар далеких, сладких молодых лет. Жар, исходящий от груди Назира, растекался по пальцам ее, по рукам. Но до груди Зяриш он не дошел, до сердца не дошел, иссяк, не дойдя до них, оборвался в какой-то точке ее существа.
Поискав, нашла она руки мужа. Они были ледяными. Зяриш вдруг вздрогнула от мысли, пришедшей в голову, волосы встали дыбом.
В тусклом свете лампы поднялась она и, дрожа, заглянула мужу в глаза. Веки его были приоткрыты, зрачки закатились. Потом она приложила ухо к груди мужа. И вдруг Зяриш вскрикнула, как безумная.
Во дворе ржал гнедой, бил землю копытом. Резко дернув головой, сорвал веревку, которой был привязан к столбу у яслей, и высвободил шею. Толкнув головой плетеную калитку, выбежал на дорогу и понесся по ней вскачь.
Потом появилась Луна. Берущая начало у окраины села, тянущаяся через полынные равнины белая дорога утонула в млечном свете Луны.
Перевод Надира Агасиева
ЗАПЕРТАЯ ДВЕРЬ
Казалось, что это совсем не та дорога, по которой ходит он каждый день. Холодные тротуары, каменные здания, электрические столбы, будто разрозненные картины давным-давно забытой сказки в далеком тумане памяти. Это похоже на то, как если всю жизнь ходишь ты в кромешной тьме по одной и той же дороге, и глаз твоих во тьме той не касается ничто, кроме сумрачной черноты. Но если однажды проведут тебя по ней при свете дня… Все здесь будет видеться тебе как в первый раз.
Внезапно духота, будто втянув в себя с улиц пыль, швырнула ее в стены домов, балконов. Точно невиданных размеров рука в одно мгновение вымела, вычистила полностью и улицы, и асфальтовые тротуары.
Ему стало не по себе, захотелось перейти
на другую сторону дороги. Тяжело шагая, свернул
он