а, швырнула на пол. Отдернула шторы, люстру врубила во все шестнадцать лампочек.
Веки склеены. Пробуешь разлепить – словно горячий песок сыплют. Во сколько она уснула? Играть закончила в три утра. Потом еще вертелась. Переживала из-за проигрыша, продумывала стратегию на завтра.
– Сильва, уже половина восьмого!
Попыталась приподнять голову, не смогла, простонала:
– Пофиг.
– Да сколько это будет продолжаться! – Голос мачехи бьет прямо в мозг, сыплет булыжники на затылок. Ухватила ее за щиколотки, стягивает с кровати – руки сильные, в тренажерке накачала. Сильва попыталась удержаться за изголовье, но пальцы соскользнули. Грохнулась на пол, ушибла пятую точку. Заорала:
– Да отвали ты от меня!
– Что ты сказала, дрянь?
– Что слышала! Не смей меня трогать, сука!
Еще полгода назад терпела, но в последнее время подумала: чего молчать, если ее оскорбляют?
Мачеха взъярилась окончательно. Вцепилась в предплечье когтями (больно, останутся царапины), влепила с размаху пощечину. Глаза у Сильвы сразу разлепились, накатила ярость. Девушка примерилась и от души лягнула некровную родственницу в коленку. Получилось удачно – та отлетела.
– Сейчас еще врежу, – пообещала.
Но мачеха честной драки испугалась. Вопит:
– Игнацио! Помоги! Твоя дочь меня избивает!
– О, Матерь Божья, – простонала Сильва.
Очередное утро в любящей, блин, семье.
Отец явился немедленно – уже при галстуке, волосы блестят от геля, ремень тщетно пытается удержать огромное брюхо.
Мачеха бросилась к нему – хромает показательно, руки заламывает, словно заштатная драматическая актриса:
– Она ударила меня! Она посмела меня ударить!!!
– Сильвия. – Отец сузил глаза. – Ты потеряла разум?
Все детство от его ледяного тона cердце в пятки уходило. А недавно вдруг осенило: «Да чего его бояться? Придурок! Бочонок на ножках! И предатель».
Она бесстрашно приблизилась, ткнула под нос предплечье – царапины, нанесенные противницей, эффектно сочились кровью. Набычилась, буркнула:
– Скажи этой своей… пусть не трогает меня. Тогда и я ее трогать не буду.
Отец молчал, жевал губы. Похоже, примерялся – как ударить побольнее, но чтобы без следов. Сильвия бросилась к письменному столу, схватила ножницы, ощетинилась:
– Только тронь. Глаз выколю.
– Кого мы вырастили! – взвыла мачеха. – Давай полицию вызывать!
Девушка отбросила ножницы. Да, что-то совсем понесло ее с недосыпа. Надо назад отыграть, извиниться. Признать, что виновата, допоздна засиделась за компом. Объяснить: сложно вставать в семь, когда поспала только три часа. Попросить: она прогуляет два первых урока. А завтра – как штык, подскочит. Сама. По будильнику.
Но едва успела начать: «Ну, ладно, короче», – отец оборвал:
– Одевайся. Собирай манатки. И вон отсюда.
Сильва опешила:
– Куда?
– Куда хочешь. К наркоманам. К бездомным. Под мостами с ними ночуй. Или вообще утопись. Будет лучше. Для всех.
– Э, Игнацио… ты уверен, что правильно поступаешь? – мачеха взглянула с сомнением.
– Я устал, – отрубил он. – Каждое утро одно и то же. Скандалы, вопли. Пусть проваливает. Я хочу пожить в тишине.
– Сильва, – мачеха смягчила голос, – ну, давай поговорим, как взрослые люди. Неужели ты не понимаешь? Миллионы людей во всем мире не высыпаются. Но они все равно встают, идут в школу, на работу.
– Ладно, – буркнула дочь. – Схожу я в вашу долбаную школу. Ща быстренько соберусь.
Но отца окончательно сорвало с катушек.
Жирным брюхом навалился на ее стол, выдергивает из компа провода. Злорадно оповещает:
– До Пасхи поживешь без гаджетов! Без игрищ своих безумных!
– Это ведь целых две недели! – взмолилась она.
А он – лэптоп под мышкой – еще и ее мобильник схватил.
– Совсем сбрендил? – заорала она. – Как я совсем без связи?
– Кнопочный дам, – злорадно усмехнулся отец.
– Да пошли вы оба! – взорвалась Сильва.
Почему всем одноклассникам повезло? У тех семейные ужины, вместе домашнюю пасту делают, в настолки играют, ездят на пикники. А у них – сплошные претензии да ругань. А если вдруг без скандала сидят все трое за столом, за готовой пиццей – всегда молча, каждый в свой телефон уткнулся.
Она схватила школьный рюкзак. Демонстративно, на пол, вывалила из него учебники. Распахнула шкаф. Начала, почти без разбору, набивать теплыми вещами.
– Игнацио, – нервно заломила руки мачеха, – она действительно сейчас уйдет. У нас будут неприятности.
Но отец лишь презрительно усмехнулся:
– Куда она денется? Есть захочет – вернется.
И