с лошадью без тренера, и подошла она с крупа – это по камерам даже видно – и резкие движения в присутствии лошади, и нарушение запрета тренера… Плюс, в тот момент на конюшне были родители её, а значит, на тренере за девочку ответственности не было. Тренер за детей отвечает только тогда, когда их родителей при них нет. Короче, уволить её не смогли, конюшню закрыть не смогли, штраф не смогли выбить, но папа богатый, чем-то грозился Марине Станиславовне.
– И как договорились в итоге?
– Да очень просто договорились, – слова стали даваться мне трудно. – Эдельвейса застрелили. У нас тогда тренировку отменили, а его застрелили. Потому что он, мол, опасный был.
Этерина опустила взгляд.
– Жаль жеребца, ни в чем не виноват был… – пробормотала она. – Но почему не усыпили? Стрелять зачем?
– Я не знаю, зачем, – сказала я и отвернулась.
Конечно, Ольга Николаевна уже рассказала Этерине эту историю. Она её всегда всем рассказывала.
3
Я закрыла за собой дверь пустого кабинета №42 и уселась за первую парту первого ряда – напротив вечно разгребающей документы и тетради Любови Михайловны.
– Ну рассказывай, Александра! – сказала она. – Как прошла олимпиада?
Каждый год я участвовала во всех городских олимпиадах, конкурсах и прочих мероприятиях по литературе. И каждый год они стабильно меня бесили.
Час олимпиады всегда шёл за три, и схема всегда была одна и та же. Школьников пытали тестами по литературе с предполагаемым единственно верным вариантом ответа, а сразу после этого пытались выжать из бедных детей внезапную широту взглядов в сочинениях на заданную тему. Правда, широта взглядов учащихся не должна была выходить за рамки существующих методичек.
Втайне я мечтала дать всем детям абсолютную свободу слова и обсудить искренне любимую мной литературу так, как её действительно воспринимали школьники.
«Думаю, Лермонтов был психически не стабилен и нуждался в профессиональной помощи».
«По-моему, Блок не сочувствует нищим, а наоборот, ставит их ниже себя».
«Я не понимаю Маяковского».
«Почему Цветаева так грустит о любви? В любви нет ничего грустного!».
Но нет – из года в год я копалась в строфах и строках в поисках спрятанного смысла. Из года в год я благополучно оставалась в рамках существующих рецензий из учебников литературы и имела отточенное и согласованное с классной руководительницей мнение, стабильно выигрывающее на всех этих литературных карнавалах.
– Да все нормально, – пробубнила я, грея руки о горячую кружку серого чая из пакетика. – Тест был лёгкий. Как всегда. Стихотворение неинтересное в этот раз, Фет. Не люблю Фета.
Я заткнулась, рассматривая еле заметные чайные листья на дне кружки.
– Ну? А сочинение? Давай выкладывай!
– А сочинение по «Капитанской дочке».
– Вот повезло! –