напрасно я опору
Бессильной бренности своей, когда на плечи
Покоя вечного легла мне тяжесть.
Тот сумрак неизменный и три недвижные фигуры
Мои терзали чувства долгий месяц.
Пылающий мой разум измерял
Серебряной Селены превращенья,
И с каждым днем я походил все боле
На бестелесный призрак. Молил я смерть
Об избавленье от плена тяжкого
Юдоли этой… И, задыхаясь в ожиданье тщетном,
Судьбу свою бессчетно проклинал.[26]
Подняв лицо к звездам, король Билли предал эту страницу огню.
– Нет! – прохрипел я и невероятным усилием заставил ноги согнуться. Встав на одно колено, я попытался опереться на ватную руку, но тут же повалился на бок.
Черный силуэт в королевской мантии поднял еще одну пачку – слишком толстую, чтобы свернуть ее в трубку, – и стал читать еле видимые в темноте строки:
…и я лицо увидел,
Людской не тронутое скорбью, но с печатью
Неизгладимою тоски извечной, что убивает
И убить не может, которой Смерть сама
Не в силах положить конец; черта любая
В нем гибель призывала. Белизной и хладом
Оно превосходило и лилии, и снег, но эту грань
Мой разум преступить не смеет…[27]
Щелчок зажигалки – и еще полсотни страниц полыхают огнем. Король бросил горящие листы в чашу фонтана и потянулся за следующей пачкой.
– Не надо! – Всхлипнув, я выбросил тело вверх и, изо всех сил напрягая ноги, чтобы одолеть сумятицу нервных импульсов, привалился к скамье. – У-мо-ляю!
И тут на сцене появилось новое действующее лицо. Нет, не появилось – встряхнуло мои мозги, чтобы я наконец обратил на него внимание. Казалось, он был здесь и раньше, но ни я, ни король Билли просто не замечали его, пока пламя не разгорелось ярче. Невероятно высокий, четверорукий, покрытый сверкающим панцирем, Шрайк устремил на нас свой огненный взгляд.
Король Билли шумно вздохнул и отступил было на шаг, но затем снова двинулся вперед, чтобы бросить в огонь очередную порцию рукописей. Тлеющий пепел вместе с дымом уносился вверх. С полуразрушенного купола, увитого диким виноградом, сорвалась стая голубей. Хлопанье их крыльев прозвучало, как выстрелы.
Я шагнул за королем и едва не упал. Но Шрайк даже не шелохнулся, даже глазом не повел.
– Убирайся! – закричал король Билли. Он уже не заикался. Он стоял, держа в руках кипы горящих листов, и кричал срывающимся голосом: – Убирайся! Убирайся в бездну, которая тебя породила!
Мне показалось, что Шрайк чуть наклонил голову. Алые отблески пламени играли на металлических гранях его тела.
– Мой повелитель! – выкрикнул я, но кому были адресованы эти слова, королю Билли или сверкающему исчадию ада, я и сам тогда не знал и не знаю до сих пор. С трудом сделав несколько шагов, я попытался схватить Билли за руку.
Но на прежнем месте его уже не