пролетариата в буржуазные квартиры. Рабочим объясняли, как они смогут расстаться с „проклятыми подвалами“, как их ждёт тепло и свет, как их дети будут расти в сухих и светлых квартирах, как сильными и крепенькими они войдут в жизнь и будут продолжать борьбу отцов. Буржуазию же требовали потесниться.[214]
Далее авторы обращения в издевательском тоне обращались к тем, кого предстояло выселить. Жильцов информировали, что указанный день был первым днём вселения рабочих в буржуазные квартиры. Автор заметки со злорадством пояснил, что за недостатком места буржуазия будет вселяться в рабочие квартиры: „Буржуа, не забудьте на новоселье одеть калоши, открыть зонтик, – там холодно, там сыро и тесно, в рабочих подвалах. Там жутко: хирели дети в темных конурах и умирали без света; чахли отцы и матери – там пахнет смертью и страданием. Но… в калошах, с зонтиком… там можно жить.“[215]
Так советский строй сменил одну вопиющую несправедливость на другую. Вызволяя одни слои населения из грязных трущоб, бараков и подвалов, коммунисты загоняли новые слои отверженных в те же самые трущобы. Этот бесчеловечный процесс жилищной рокировки преподносился с претензией на социальную справедливость.
В сельской местности положение с жильём обстояло не лучше. С осени 1917 года аграрные беспорядки заметно участились. По стране шли массовые самозахваты. В лучшем случае зерно, инвентарь, скот и землю бывших помещиков крестьяне распределяли между собой, договариваясь с землевладельцами полюбовно.[216] В худшем случае – дело доходило до насилий и убийств. В атмосфере безнаказанности бывших помещиков нередко выгоняли из усадьб в одном белье.[217]
Усадьбы во множестве уездов разграбляли. Дачи сжигали. Лес и сады вырубались местными крестьянами. Помещичьего добра совершенно не жалели.[218] Как и в других областях крестьяне Олонецкой губернии вооружались пилами и топорами, набирали продуктов на несколько дней и отправлялись в поход на частновладельческую лесную дачу. Они уничтожали всё подряд: мелкорослый лес, сухоподстойный лес, крупные деревья. Из-за дележа леса среди крестьян происходили столкновения, которые переходили в ожесточённые драки.[219]
18 ноября (1 декабря) 1917 года в заметке „Нельзя медлить“ беспартийная газета „Земля“ отмечала: „В оправдание своё крестьяне говорят 'теперь нужно не пером писать, а топором рубить'. Словом, 'хватай, что можешь'.“[220] По словам очевидца А. В. Жиркевича, по всей Симбирской губернии шёл разгром усадеб с беспощадным, бессмысленным уничтожением старинной мебели, картин, дорогой посуды и других предметов барства.[221]
В Рязанской губернии, как и в других регионах, также ширилось аграрно-погромное движение. По данным прессы, оно получило „ураганное“ развитие в Сапожковском уезде, в котором раньше погромов не было. Там за короткий срок было сожжено и разгромлено около полусотни усадеб. Газета „Русское Слово“ сообщала, что убытки были многомиллионные: „В