трудах империофилы обходят стороной главную тему Крепостного строя: тотальное обесчеловечивание общества. Прокремлёвских государственников не интересует рутинная практика обмена людей на мебель, часы, собаку или лошадь. Не трогают их ни газетные объявления о продаже дворовых людей, ни проигрывание крепостных в карты.[19]
Между тем подобная практика была свазана с небывалым унижением, разрывом социальных контактов и неизгладимой душевной травмой. Автор дореволюционного журнала „Азарт“ констатировал, что крестьяне сплошь и рядом, просыпаясь утром, узнавали, что они, по прихоти хозяина, проиграны другому лицу и переходят в его собственность. Журналист продолжил: „Дворовые девки, особенно красивые, шли на карту иногда за колоссальную сумму, и на ряду с этим шли охотничьи собаки и лошади.“[20]
Многолетнее сексуальное насилие развратных помещиков над женской прислугой, зачастую несовершеннолетней, также сбрасывается со счетов.[21] Ряд помещиков вводил у себя в деревнях практику средневековых баронов Ius primae noctis (Право первой ночи).[22] Они принудительно лишали своих крепостных крестьянок девственности, то есть попросту насиловали их.[23]
В учебниках истории не объясняют, что именно из-за барского разврата в Российской империи был такой высокий спрос на „ладных“ девушек. Между тем писатель А. Н. Радищев констатировал, что деревенские девушки „в глазах старых и молодых суть твари, созданные на их угождение.“[24]
Крепостные крестьяне не могли защитить ни своих супруг, ни дочерей от похоти хозяина.[25] Как констатировал автор известного дневника А. В. Никитенко, помещик мог безнаказанно лакомиться каждой красивой женой или дочерью своего вассала, как арбузом или дыней со своей бахчи.[26]
Наконец, монархисты и державники помалкивают о физических расправах и надругательствах помещиков над крепостными.[27],[28] Российские историки-этатисты стесняются писать о вырывании ноздрей, пытках, экзекуциях и засекании кнутом до смерти.[29],[30],[31]
Ежедневная практика варварского насилия разрушает миф о „патриархальности“ и „отеческой заботе“ помещиков над своими крестьянами. В XVIII веке даже Михаил Ломоносов называл крестьян „живыми покойниками“.[32] Учёный с беспокойством писал о том, как с пограничных мест люди бежали от болезней, убийств, солдатских наборов и „помещичьих отягощений крестьянам“. Крестьяне были вынуждены искать убежище в соседних государствах, особенно в Польше.[33]
Императоры и императрицы были хорошо осведомлены о садистских избиениях и издевательствах помещиков над прислугой. В записках Екатерины II о 1750 годе отмечено, что предрасположение к деспотизму прививается с самого раннего возраста к детям, которые видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами: „Ведь нет дома, в котором