в двух комнатах, в маленькой и побольше. Блок, где они жили, был разделен надвое кирпичной стеной, и в двух других комнатах, за стеной, хранился разный общажный хлам, с отдельным входом из коридора. Андреич был личностью колоритной: низенький, жилистый, скрюченный до горбатости, с редкими сальными волосами, из-под которых желтела кожа, – он, когда был трезв, был всем недоволен и раздражен, а выпив, добрел ровно настолько, чтобы не слать на три буквы каждого встречного. Часто видели следующую картину: Андреич, сгорбившись колесом и загребая ногами, тащится по коридору с двумя сумками, каждая в треть его роста. В них глухо звякает стеклотара. Сдаст, а деньги пропьет. Жена пьет вместе с ним. Маленькая, страшная, неопрятная, она моет полы в общаге сгнившей вонючей тряпкой. Они грызутся денно и нощно. Страсти не утихают. Крики разносятся по округе.
Их дочь Катя – девушка нервная, глупая, некрасивая. Она участвует в семейных ссорах, знает вкус водки и дважды сбегала из дома. Мать с отцом ей, слава Богу, не наливают, но найти выпивку не проблема. Ей не нравится водка, водка жжет горло, но после глотка-другого она чувствует себя лучше. Предки не в курсе, что полгода назад она стала женщиной и что первым ее мужчиной был кто-то из тех четверых студентов, с кем она трахалась в комнате на седьмом. Она выпила водки и сняла старые джинсы. К ней подходили по очереди, некоторые не по разу. Ей было не хорошо и не плохо. Она делала это назло. Назло предкам, назло целому миру.
Остановившись у блока, где жил Андреич, Саша постучал в дверь. Он знал, что звонок не работает.
Тихо.
Он постучал снова.
Снова ни звука.
Наконец он услышал, как в блоке открылась дверь и кто-то вышел из комнаты.
Лязгнула внутренняя задвижка.
На пороге стояла Катя: взлохмаченная, опухшая, в шлепанцах на босу ногу, в драном махровом халате. Она молча смотрела на Сашу.
– Батя дома? – спросил он.
– Может быть. Че тебе надо?
– Спит?
– Нет. А че?
– С сортиром проблема, забился.
– Не умеете плавать?
– А ты? Скоро и вас тут затопит.
– Ой, как страшно! В первый раз что ли?
Послышался сиплый и недовольный голос Андреича:
– С кем там треплешься? Холодно!
– Выйди. К тебе.
Место Катьки в дверном проеме занял Андреич – в грязной красной рубахе с закатанными рукавами и в вытянутых на коленях трениках то ли синего, то ли черного цвета. Он был с похмелья. От него шел такой дух, что Саша поморщился.
– Че тебе? – буркнул тот недовольно.
Он снизу вверх смотрел на Сашу красными белками глаз.
– Сортир забился.
– Срать надо меньше! – выругался Андреич. Он перешел на мат.
Саша знал, что ему нужно как следует выматериться, и после этого с ним можно хоть как-то общаться.
– Только и знаю, что сортиры за вами чищу! – плюнул на пол Андреич.
Выдержав нужную паузу, Саша сказал осторожно:
– Может, ниже, на пятом?
– Чистите